Пиксельный

– По делу. Дак вот оно, дело! Нынче я встречаю ее в компании с этими ублюдками, – мент кидает на меня носуждающий взгляд – взялась одеваться как они, бросила занятия по вокалу, курит, пьет, шляется по заброшенным стройкам, пустырям, скверно разговаривает. И я так подозреваю, ведет неразборчивую половую жизнь. А сегодня я видел ее в ночном клуб, в состоянии наркотического опьянения. У нее были такие глаза, такие… не похоже на то, что дело обошлось парой бутылок пива.

– Ну это… вам к участковому надо. Пусть он с ней и разбирается. И вообще, по таким вопросам должна мать приходить. Ее ребенок. Вы-то ей кем приходитесь?

– Я… я просто друг и хочу помочь. Понимаете, она ведь себя убивает! И мать этого не видит. Поэтому она сюда и не придет! Она слепа!

– Инвалид что ли?

– Да нет же! Со зрением у нее все в порядке! Она не видит, что ее дочь занимается самоуничтожением!

Повисает пауза. Мент смачно затягивается, тушит куцый окурок, брови принимают положение фирменного прищура, и его рот преспокойно выпаливает:

– А вы-то, чего хотите?

– СПАСТИ ЕЕ Я ХОЧУ!!!

– Слушай, ты! Ты где находишься?! – ментяра вынимает новую сигарету из пачки и грозно смотрит на меня.

– Да поймите! Если так дальше пойдет, она убьет себя! Она ведь наркотики употребляет! Это же статья, да?

– Ну, употребляет или не употребляет, это вы утверждать не можете. И за нее может решать только мать, потому что вы ей никем не приходитесь. Заявление то вы будете как писать? И вообще, без паспорта не положено.

– Но ведь нужно же что-то делать?!

– Я ж говорю, к участковому вам надо. Он пускай с ней и разбирается. Мы такими делами не занимаемся.

– Как… – я растерялся – не занимаемсьь… тесь?

– Так.

Я зачем-то встаю, теряю дар речи, в прострации смотрю на него, а он невозмутимо курит.

– Ты чего встал?

Какое-то время я нахожусь в прострации, затем растерянно спрашиваю:

– А какие гарантии, что участковый что-то сделает? – голос невольно делается жалобным – Какие гарантии, что он вообще станет меня слушать? Вы же не стали…

– Ты чего встал?

Я медленно сажусь.

Дальше он строит несколько заученных предложений, связанных с уголовным кодексом, исполняя умный вид. Говорит такие фразы, как «положено», «обязан», «в установочном порядке», «не имеет смысла, если нет приказа» и прочую ментовскую ересь.

* * *

Набираю костяшками пальцев 151, ожидаю ответа:

– Да? – я узнаю голос Лениной мамы.

Сквозь зубы я прошу меня впустить. Дверь пиликает и поддается. Я поднимаюсь на лифте, звоню в дверь.

Внешне мать Лены напоминает растолстевшую Mrs. Dursley, только ниже ростом. В остальном, имеет с ней феноменальное сходство. Даже сейчас, вытянув длинную шею и состроив любопытство на лице.

– Что случилось? – спрашивает она дрожащим голосом.

– Лена вернулась?

– Нет, она с подружками гуляет. А кто… тебя избили? – Mrs. Dursley вытягивает шею и прищуривается, разглядывая синяки.

– Да это не важно, – я отмахиваюсь – я хотел поговорить о Лене. Ее нужно спасать, иначе она убьет себя. – Я говорю очень спокойно.

– А что с ней случилось? – ее голос задрожал. Еще бы: приходит избитый чувак и сообщает, что с Леной что-то случилось. Для нее это означает, что с дочкой дела обстоят еще хуже. Но так и есть.

– Заходи, – она приглашает внутрь, нервно запирает дверь.

Мы топчемся в коридоре, а в гостиной по телевизору идут детективные расследования, с расчлененкой и интервью маньяков из тюремной камеры. На диване лежат детективы Тети Даши, скромно намекая на размах умственной деятельности хозяйки квартиры.

А ей-то сейчас реально стремно! Насмотрелась, начиталась…

Решаю начать с главного. Доказывать, что шатание с ублюдками пагубно влияет на Лену – бесполезно. Все равно считает, что те невинно дружат да гуляют.

– Елена Васильевна, ваша дочь употребляет наркотики.

– Да ты что? – Домохозяйка прикрывает рот ладонями, отчего следующая фраза звучит словно с набитым ртом. – Лена что, колоться начала?

Она реально думает, что наркотики это обязательно гонять по вене? Неужели в детективчиках, которыми зачитывается, про это ни единой строчки? На худой конец – по ящику талдычат.

– Нет, другое. Таблетки или нюхает. Я сегодня встретил ее в ночном клубе, она одурманена.

– А как это, нюхает? – слова про ночной клуб она почему-то пропускает мимо ушей.

– Кокаин. Это не героин, но и не травка. Серьезно все, Елена Васильевна. – про кокаин я для красного словца, откуда у эмо деньги на порошок? Хотя…

– Боже мой! И че-шь теперь делать-то?

– Я был в милиции, там ничего толком не ответили. Можно сказать – послали. Лене я никем не прихожусь. Вы мать, к вам должны прислушаться. Но не думаю, что какой-нибудь участковый реально поможет в такой ситуации. Понимаете, в принципе ничего уже с ней не поделать, только строгие меры.

– Строгие меры? Это как?

– Во-первых, Лену надо вытащить из окружения, в котором оказалась. Вся ее тусовка, знаете ли… Говоря проще – срочно запереть в комнату. Прямо как маленькую девочку и не выпускать пока не найдем точки соприкосновения.