Пилигрим

Исследователь часто превращается (абсолютно неожиданно для себя) в некое подобие мужа или жены исследуемого, он как медиум начинает говорить то сильным, то срывающимся от обиды голосом, заступаться за своего героя так, словно он один знает ход его мыслей. Это, конечно, оправданно, потому что исследователь оказывается порой намного ближе к своему герою, чем муж или жена. Исследователь ложится и встает со своим героем, видит его во снах, с трепетом перебирает его бумаги, обрывки, иногда даже предметы. Разве муж или жена на такое способны! Исследователь знает, как его герой относился к родственникам и знакомым, что любил есть, какие читал книги. Самое сложное – отношение исследователя с наследниками. Исследователь их, с одной стороны, можно сказать, любит, ведь в них течет кровь их героя. Но с другой стороны, относится к ним как к неразумным детям: они могут что-то сломать, испортить, выкинуть, не туда положить, засунуть в большом хозяйстве героя. Их надо умащивать, говорить жалобным тонким голосом, утешать, успокаивать. Исследователь – великий психоаналитик и в тоже время существо нервное, иногда страдающее параноидальными комплексами.

Бывали и такие странные случаи: человек как бы наполнен своим героем, то есть говоришь с ним – а он словно сам Пастернак, или Цветаева, или даже Булгаков. Но потом оказывалось, что герой с легкостью извлекался, и исследователь становился полым. То есть сам по себе он не имел никаких особенных мыслей и взглядов, никаких особых талантов.

Наследники

Это люди, которые получили право владения ушедшим гением. Драма взаимодействия наследников и всего остального мира – сродни античной, здесь все правы и все виноваты. Я знала случай, когда вдова художника хранила его наследие как зеницу ока, никому не показывала ни одной бумажки, перебирала, кому лучше отправить ценное наследство, внезапно умерла – и все бумаги, наброски, переписка в один день оказались на помойке, отправленные туда дальними родственниками, не испытывающими никакого пиетета перед талантом художника. Были почти комичные случаи, когда наследие утонченного литератора оказывалось в руках полуграмотной дальней родственницы. Или когда всеми правами распоряжается некто со степенью родства “седьмая вода на киселе”. Или для наследника гений был неприятным отчимом и он отыгрывается за это в уже новой жизни. Это великие уроки того, как всё бренно, и что человек не может предвидеть последствий своих действий.

Но самое драматичное – это семейные партии. Классик любил, женился, бросал детей, не подозревая, какую мину он закладывает под свою посмертную жизнь. Тот клубок обид, которые были при жизни, опрокидывается в его посмертное существование, навсегда лишая его потомков покоя. Чем крупнее автор, тем тяжелее проходят водоразделы между “партиями” его родственников. Первые, с кем столкнулась, – это две партии Булгаковских жен. Партия Белозерской и партия Елена Сергеевны Булгаковой. С горестью могу сказать, что выбирать все равно приходилось, над схваткой не удерживался никто.

Про носителей аристократических фамилий

Пять поколений очень образованных людей, и что? Почему так странно выдыхается, истончается род и утыкается в людей без воли (я имею в виду не семейную волю), без интереса к собственной истории, заменяющей настоящие интересы светской болтовней. У меня есть только два преимущества: я выросла из земной толщи и моя энергия призвана делать что-то и мне до конца неясное. Вспомнила молодую женщину, с которой ехала двое суток из Бухареста в поезде. Она обманывала мужа, крутила роман с румыном, который, кажется, тоже ее разоблачил. Все это она радостно обрушивала на мою голову. Она была очень миловидной, книг почти не читала, но невероятно гордилась страной, ее полями, лугами и президентом, при этом откровенно мечтала свалить из нее куда подальше. Я старалась не слышать ее стрекотанье, но вдруг она поведала, что бабушка, скрывая происхождение, вышла за какого-то рабочего, и однажды повела ее на Арбат, и показала свой желтый особняк с гербом над парадным входом. Она девочкой поразилась этому гербу, комнатам, которые могли принадлежать ей. Правда, она путалась в том, где стоял дом, но что-то выплыло из ее глубин сознания. Я подумала тогда, что ведь была когда-то Элен Безухова и масса ничтожных созданий аристократического происхождения, и единственное, что их отличало их от нынешних, – они были вынуждены нести Память рода. Глупые, умные – несли такую память. Эти – уже ничего не несут.

Музеи

Я давно поняла, что каждый герой заслуживает того музея, который имеет. Сколько лет я проходила мимо придавленного зданием КГБ-ФСБ бритого черепа Маяковского, в дом к которому можно было попасть через арку этой организации, и всегда думала, что он сам вошел через эту дверь в историю. Да, он – великий поэт, но есть связи, которые никак не преодолеваются, и история проявляет их в виде ярких отпечатков.