Пионеры — герои

На душе у Капсалана неспокойно. Появилось много забот. Он ходит по домам, присматривается, прислушивается. Заметив, что председатель колхоза стал относиться к нему не так, как раньше, он вместе с Джумалы начал перевозить в город вещи, продукты.

Однажды Каным, сестра Кереза, рассказала, что Капсалан и Майрык о чём-то по ночам совещаются и ругаются.

— Ты моя опора, Керез, — говорила она брату. — Я боюсь этого шакала. По ночам мне кажется, что он убьёт нас и вместе с этим бандитом Джумалы убежит. Много вещей Капсалан перевёз в город. И откуда-то натащил полную кладовку ружей и сабель.

— Ружей и сабель? — переспросил Керез. И, чтобы сестра не заметила, как взволновало его это сообщение, поспешил успокоить её.

— А ты не бойся. Теперь каждый его шаг знают.

— Кто знает? Откуда знают?

Керез молчал.

А Каным, дрожа, прошептала сквозь слёзы:

— Ой, ой, не связывайся ты с ним. Он не один. Их целая банда.

Вечером, возвратясь из кладовой, Капсалан вдруг набросился на Кереза:

— Волчонок никогда не станет верным псом, говорят старики, и правда. Надо же! Отказался признать себя виновным в поджоге сена.

А теперь вот… — он остановился посредине комнаты, указал на дверь. — Убирайся, и больше чтоб не переступал порог моего дома!

Плача, Каным вынесла одежонку брата… Керез сказал ей, что пойдёт к Кычану…

…Кычан готовил уроки, сидя у открытого окна. Вдруг тихонько нерешительно скрипнула дверь.

— Керез? — обрадовался Кычан. — Насовсем пришёл?

— Да. Не прогонишь?

— Что ты! Проходи, раздевайся! — Кычан побежал на кухню и возвратился с лепёшкой и деревянной пиалой с пенящимся максымом[6].

— Ешь, пей! Ты моих родителей знаешь. Они будут рады тебе, не то что твой шакал.

— Больше я не буду плаксой. И врать не буду. Веришь?

— Ты сегодня не плакал, это я вижу, — заметил Кычан, всматриваясь в лицо друга.

— Слушай, Кычан, — подсев к другу, Керез перешёл на шёпот, — Капсалан перевозит еду и вещи в город.

— Собирается бежать, — догадался Кычан.

— Да, у него есть ружья и сабли…

Ночь была тёмная. Керез, возвращавшийся с Кычаном от Атая, решил воспользоваться этой темнотой, чтобы через окно взглянуть на сестру.

— Давай подкрадёмся к дому, я только посмотрю, жива ли она, здорова ли, и сразу уйдём…

Кычан согласился.

Они осторожно подошли к освещённому лампой окну. Прислушались.

«Что это? Лампа горит вовсю, а в доме — ни звука…»

Керез заглянул в окно. В комнате пусто. На полу разбросаны старые ненужные тряпки…

— Кычан! Кы-ча-ан! — вскрикнул Керез. — Они уехали. Убежали. Капсалан увёз мою сестру.

— Они не могли ещё далеко уехать, раз лампа горит, — прошептал Кычан. — Мы их догоним. Они, наверно, заехали за Майрыком.

Капсалан, подталкивая впереди себя Каным, подошёл к осёдланным и навьюченным коням. Мулла Майрык, запахивая длинный халат, оглядываясь, засеменил следом. Хитрый Джумалы стоял в сенях.

Он решил сесть на своего коня только тогда, когда Капсалан и Майрык благополучно выедут со двора.

Каным, плача, вошла в дом и вдруг за спиной услышала, как кто-то тихо, но властно сказал Капсалану:

— Руки вверх!

Она обернулась и увидела, как здоровенный Капсалан был схвачен.

Каным хотела было крикнуть, как узнала по голосу начандика[7] и председателя колхоза Изакула.

— Каным! Сестрёнка! — услышала она из темноты тоненький голос Кереза.

— Керез! Родной мой…

— Товарищ Беримкулов, обыщите дом, — послышался приказ начандика. — Джумалы где-то спрятался. Выйти во двор он не мог. Двор окружён. Неужели он раньше улизнул?

— Слушаюсь!

Через полчаса, когда двор и дом были обысканы — Джумалы так и не был найден, — милиция и помогавшие ей колхозники уехали с арестованными Капсаланом и Майрыком.

Новая зима пролетела быстрее прошлогодней.

Вся земля, даже каменные пригорки, покрылась густой травой, цветами.

Пришли летние каникулы. Многие школьники разъехались: кто к родным, кто на пастбище…

Трое неразлучных друзей остались дома. Вот уже несколько дней они слоняются по аилу, как отставшие от стада ягнята.

Однажды они услышали, что в правлении колхоза идёт собрание.

Ребята пошли туда. Колхозники сидели на траве. Белые из кошмы колпаки и красные косынки, как огромные тюльпаны, красовались на зелёном ковре.

Облокотившись на край маленького стола, покрытого тёмно-красной материей, Изакул говорил громко и раздельно:

— У каждого колхозника есть корова, и каждый пасёт её сам. А что, если их пасти не порознь, а вместе, как у русских? В каждой семье освободится один человек. Я думаю, надо выбрать пастуха. Как вы смотрите на это?

— Правильно, правильно! — раздались голоса.

— А кто будет ему платить?

— Будем начислять трудодни. Но на это дело нужно добровольцев. Среди вас есть желающие?.. Так кто будет пастухом коров аила?..

Стоявший сбоку Кычан уже давно поднял руку. Но никому и в голову не приходило, зачем он её поднял.

— Я буду пастухом!

Все оглянулись на сына кузнеца.

Послышались одобрительные возгласы:

— Пусть жизнь твоя будет счастливой!

— Он подходит!

— Верим!

Старый кузнец Джакып от волнения даже не смел взглянуть на сына, так неожиданно взявшего на себя нелёгкое дело и не побоявшегося выступить на собрании.