Пионеры — герои

Глубокой ночью в избу, где остановился Дымов, пришла взволнованная учительница. А с ней бледный, мокрый от дождя и задыхавшийся от рыданий, Павел. Учительница молча протянула уполномоченному райкома бумажку. Он быстро пробежал её глазами:

Удостоверение

Дана сие гражданину………в том, что он действительно является жителем села Герасимовки Тавдинского района Уральской области и по личному желанию уезжает с места жительства. По социальному положению — бедняк. Подписью и приложением печати вышеуказанное удостоверяется.

Председатель сельсовета Т. С. Морозов

— Эти удостоверения, — проговорила учительница, — председатель сельсовета продаёт врагам… Сосланным кулакам с Кубани. Мне сказал об этом Павлик… — Она помедлила и тихо прибавила: — Поймите, как тяжело Павлику: ведь председатель — его отец!

Дымов поражённо взглянул на мальчика. Павел стоял, покачиваясь, закрыв глаза. Он ничего не смог сказать — рыдания душили его.

Старый, седой коммунист Дымов вдруг почувствовал на своих ресницах слёзы. Он обнял мальчика, торопливо гладил его по голове, по мокрой спине и глухо говорил:

— Не надо, Паша… Ну не надо… Не плачь… Ты… Ты ведь настоящий пионер!

…Прошёл месяц! Как-то к Татьяне пришли дед Серёга и Данила.

— Здравствуй, дедуня, — нерешительно сказал Павел.

Дед не ответил, даже не посмотрел на внука. Данила процедил сквозь зубы:

— С коммунистами не разговариваем! Отца в тюрьму засадил!

Дед в упор смотрел на Татьяну из-под нависших белых бровей:

— Мужа теперь у тебя нету… Я за старшего остался. Слышишь, Татьяна? Как сказал, так и быть должно! Надо наши хозяйства соединить, а забор меж нашими дворами уберём.

Она молчала.

— Отвечай, невестка!

— Не знаю… — чуть качнула она головой.

Павел проговорил негромко:

— Скоро в деревне колхоз будет… Мы в колхоз вступим.

Дед Серёга тяжело качнулся, кашлянул:

— Как же, Татьяна?

Все смотрели на неё, ожидая решающего слова. И она сказала тихо, сделав чуть заметное движение головой в сторону Павла:

— Ему видней. Он теперь за хозяина остался.

— Н-ну… — выдохнул дед. — С голоду подохните!

Он круто повернулся и, стуча палкой, вышел вон.

Татьяна сидела неподвижно, прижимая к себе младшего сына — четырёхлетнего Романа. Как жить? Разве по силам одной кормить и одевать детей! Паша, правда, подрастает, помогает уже по хозяйству, но ведь всё равно и он ещё мальчонка. Ах, Паша, Паша!..

Внезапно она встрепенулась. В открытые двери из синих сумерек донёсся пронзительный крик. Она выбежала на крыльцо. У забора Данила бил кулаком наотмашь вырывающегося Павла.

— Стой! — закричала она. — Стой, проклятый!

Данила отпустил мальчика, влез на забор.

— Я ещё не так твоего пионера… — Он не договорил и спрыгнул с забора.

…Ночью Павла разбудил плач Романа. Умаявшаяся за день мать крепко спала — не слышала.

— Ромочка, ну спи… Ну спи ж, братик.

Федя, свесившись с печи, смотрел в окно.

— Паш, глянь, что там?

За забором двигались какие-то тени. Павел неслышно спустился с крыльца, прильнул к щели забора. Во дворе деда Серёги фыркали лошади. Трое — дед Серёга, Данила, Кулуканов — снимали с телеги полные мешки, поспешно таскали их в сарай.

— Паш, а кони-то кулукановские! — услышал он за спиной. Оглянулся — рядом на цыпочках вытягивался Федя.

— Чего ты пришёл?

— А ты побежал, и я тоже…

— Ступай спать, братка!

Федя послушно ушёл. Павел всматривался: «Что бы там могло быть? Прячут зерно в яму! У деда столько хлеба нет. Ясно — зерно кулукановское. Сгноить хлеб хотят, лишь бы не дать государству, народу…»

Данила возвращался из сарая, остановился, будто в раздумье, и вдруг сделал скачок к забору.

— Подглядываешь, коммунист! — грохоча досками, он взобрался на забор. — Если скажешь кому, не сносить тебе головы!

— Не пугай, — спокойно отвечал Павел, — не боюсь! Не для того я красный галстук надевал!

Он неторопливо ушёл в избу.

Дед Серёга и Кулуканов неподвижно стояли посреди двора, расставив ноги. Наконец Кулуканов сорвался с места, схватил деда за плечи, затряс. Голос его шипел и срывался:

— Если какого уполномоченного из райкома присылают, не страшно: сам приехал — сам уедет. А тут свои глаза! Под боком! От них никуда не скроешься!

— Убью! — тихо и чётко сказал дед.

Кулуканов повернулся к Даниле:

— Я тебе деньги давал… И ещё дам! Закрыть навсегда надо его глаза, Данилушка! Нет от него спасения! Это он со своими босяками-пионерами всю Герасимовку лозунгами про колхоз заклеили! И на моиворота плакат повесили: живёт, мол, здесь зажимщик хлеба! Закрой ты его глаза, бога ради, Данилушка!

…На болоте созрела клюква. Стайками и в одиночку на болото бегали герасимовские ребятишки, возвращались с полными корзинами и оскоминой на зубах.

В воскресенье рано утром третьего сентября ушли на болото по ягоды Павел и Федя.

Запыхавшись, Данила прибежал в избу к деду: