Пионеры — герои

Юта сидела на полузатопленной лодке в камышах. На своём любимом месте. Смотрела, как дрожат звёзды в холодной воде, и думала.

«Убегу, — решила Юта, — убегу в лес к партизанам. Пусть дядя Павел ничего не знает, я сама их найду. Вот возьму сейчас и убегу. Ночью даже лучше, немцы давно спят, и никто не увидит. Буду подрывать немецкие поезда. Один за другим. Один за другим. Никто из фашистов к Ленинграду не подойдёт. А потом пойду в разведку, проберусь в Ленинград и спасу маму…»

Юта сидела долго. Может быть, целый час. И даже вздремнула немного. Так ей хорошо мечталось про партизанскую жизнь.

— Ты кто?

Юта вздрогнула. Чуть не упала с лодки в воду. Прямо перед ней стоял в камышах Николай Сахаров. Чубатый колхозный гармонист.

Говорили, что он в лесу у партизан.

— Юта…

— A-а, ленинградская, — уважительно сказал Сахаров. Он подошёл ближе и присел рядом с Ютой на лодку. — Послушай, ленинградская, я знаю, тебе можно верить.

— Откуда вы знаете? — недоверчиво спросила Юта.

— Земля слухом полнится, — загадочно ответил Николай и прищурился, — люди говорят… а может, они перепутали что? Тогда я пойду…

— Нет, нет, не уходите, пожалуйста, — горячо сказала Юта, — люди ничего не перепутали!

В стороне хрустнула ветка. Словно кто-то громко разгрыз сухарь.

Юта испуганно схватила Николая за руку.

— Ничего, — успокоительно сказал Сахаров. Он приподнялся и протяжно квакнул: будто сонную лягушку потревожили в камышах. — Так вот какое дело. Нужно срочно передать Павлу Ивановичу записку, и чтоб ни одна душа не знала, поняла?

— Дяде Павлу? — удивилась Юта. — Так он же…

Николай усмехнулся.

— Завтра жду тебя с ответом. Здесь. — Гармонист наклонился к Юте и негромко сказал: — Юный пионер, к борьбе за рабочее дело будь готов!

Рука Юты взметнулась в салюте.

— Всегда готова!

Сердце её забилось тревожно и радостно.

А дядя-то Павел…

Вот тебе и «ничего не знаю!»

На крыльце колхозного клуба стоял немецкий майор. В чёрном мундире. Грудь у майора бочонком. На бочонке железный крест и ещё какие-то награды.

Рядом с майором переводчик тусклым голосом читал приказ. Казалось, слова переводчика отскакивали от толпы, будто камешки от стены. Люди смотрели себе под ноги.

— Все, кто связан с партизанами, будут расстреляны!

«Дудки, — думала Юта, — так тебе партизаны и дадутся в руки».

Павел Иванович стоял недалеко от Юты, и на лице у него было удивление. Какие партизаны? Откуда они здесь взялись?

Немцы в деревне благожелательно смотрели на старого учителя.

Он всегда был рядом с ними, готовый услужить. Писал для них объявления… Им и в голову не приходило, что каждый раз, когда Юта относила куда надо его записку, — летели под откос вражеские поезда, словно сами собой подрывались на дорогах машины с фашистами.

Наконец переводчик кончил читать. Юта вопросительно взглянула на учителя. Встретив её взгляд, Павел Иванович удивился:

— Ютик, здравствуй! Давно я тебя не видел. Растёшь!

«Всё в порядке, — обрадовалась Юта, — значит, задание не отменяется и Маша ждёт меня у перелеска».

Пошёл дождь. Серая пыль на дороге примялась, потемнела.

Юта вышла из дома с плетёной корзинкой в руке. Она шагала посередине улицы и ловила ртом дождевые капли. Немцы, скучая, смотрели на неё из окон. Юта примелькалась им. Ясно, опять собирает по деревне куски хлеба. Вон сколько горбушек навалено в корзинке. А Юта совсем осмелела. Подошла к самому дому, где жили немцы, и крикнула:

— Господин немец, дай хлеба!

Толстый немец распахнул окно.

— Пошёль, пошёль, побирайка!

Юта скорчила жалобную гримасу и побрела прочь.

У перелеска её встретила Маша.

До войны Маша жила в деревне, а теперь ходила сюда изредка.

Тайком. С важными заданиями. Юта завидовала Маше. Передавать сведения, расклеивать листовки — одно, а вот воевать с настоящим пистолетом в руках — совсем другое дело.

— Молодец, Ютик, давай теперь я понесу, — сказала Маша.

Юта передала Маше корзинку и начала растирать побелевшие пальцы. Корзинка была тяжёлая.

Им нужно было пройти километра три до леса. Там их ждали партизаны. Юта и Маша шли быстро и молча. Корзинка оттягивала руки, и её приходилось нести по очереди.

Дождик кончился. В чашечках цветов и на траве сверкали дождинки. Кругом было тихо, и казалось, что нет никакой войны.

«Как хорошо было раньше, — думала Юта, — просто не верится, что такая жизнь снова настанет. Песни, книги, школа… и никто никого не будет убивать…»

— Маша, обязательно встретимся после войны, ладно? — сказала Юта и замерла с открытым ртом. Прямо на них, из-за поворота дороги, выехали на мотоциклах немцы.

— Кто есть такие? — спросил длинный офицер в кожанке.

— Нищенки мы, — быстро заговорила Маша, приседая и кланяясь, — вот хлебца насобирали в деревне.

Из-за спины офицера выглянуло сивобородое, скомканное лицо Митьки Сычёва, пьяницы и вора.

— Никакая она не нищенка, ваше благородие! — закричал он. — Наша она, деревенская! Вот ей-богу!

Сычёв спрыгнул на землю и выхватил у Маши корзинку. Из корзинки на траву упали похожие на мыло бруски тола.

— Партизанен! — взвизгнул офицер.

Маша неожиданно ударила Юту в спину, оттолкнула её от себя.