Пётр и Павел. 1957 год

– Я тоже, Богомолов, надеялась… Но… Жизнь с нами почему-то иначе распорядилась. Впрочем, чего удивляться? Человек предполагает, а Бог располагает. После того, как мы с тобой в апреле сорок четвёртого расстались, я на фронте и полгода не пробыла. В июле меня сильно контузило, и я в госпитале до осени провалялась. Комиссовали меня по полной программе и дали вторую группу инвалидности. А это означало одно: о хирургии я должна навеки забыть. Представляешь?!.. Как тут быть? Ничего другого я делать не умела, только несчастных ребятишек скальпелем кромсать. Ни в терапевты, ни в гинекологи я ни под каким видом не годилась. Одно оставалось: или санитаркой, а ещё лучше – нянечкой. Полы мыть да судна выносить. Только через три года я на станцию "Скорой" устроилась. Да и то – по блату. Вот теперь и ответь мне, Богомолов, могла ли я у тебя на шее баластом повиснуть, когда ты сам, инвалид, в помощи нуждался?..

– И что у тебя за манера: всё за других решать?!.. Как ты могла знать, в чём я нуждался, а в чём нет?..

– Погоди, не кипятись!.. Лучше скажи, какую тебе группу дали?

– Первую.

– Вот видишь!.. Тебе – первую, мне – вторую!.. Хороша бы получилась инвалидная парочка! – она засмеялась. – Чудом выживший баран да контуженная ярочка!.. А что я могла в этой ситуации сделать? Поревела по-бабьи в подушку, да и успокоилась. Не судьба, значит.

Она улыбнулась и даже с какой-то нежностью посмотрела на Алексея.

– Понял теперь, почему я на твоё послание не ответила?.. Не смогла, Богомолов. Слишком гордой баба-дура оказалась.

– Напрасно ты мне не доверилась. Я бы тебе помог. Вдвоём всё-таки легче.

– Не переживай, Богомолов. Мы с Серёжкой и без посторонней помощи справились.

И тут Алексей не выдержал и задал вопрос, который давно уже готов был сорваться с его языка:

– Серёжа это… твой сын?

– Угадал, – рассмеялась Наталья.

– Не знал, что у тебя есть сын.

– А ты и не мог знать. Он у меня появился, когда мы с тобой уже расстались, Богомолов.

В коридоре громко хлопнула входная дверь.

– А вот и он!.. Лёгок на помине. Сергуня! – крикнула Наталья. – Это ты?..

Из коридора раздался ломающийся мальчишеский голос:

– Я не один! С Андрюхой!.. Не волнуйся, он не надолго!

– Я, сыночка, тоже не одна. Идите сюда, я вас с очень интересным человеком познакомлю!

В комнату заглянул лобастый мальчишка.

– Айн момент!.. Мы только руки помоем!.. Здрасьте! – и тут же скрылся.

Наталья рассмеялась.

– Сразу видно: дитё медработника. Прежде, чем поздороваться, непременно руки помыть должен.

– Сколько ему? – спросил Алексей. Никогда, ни в молодости, ни теперь, не умел он по внешнему виду определить возраст ребёнка.

– Тридцатого декабря тринадцать исполнится. Нет бы на два дня ему в утробе матери задержаться!.. Не утерпел, раньше времени на свет появился.

– Почему раньше времени?.. Какое вообще это имеет значение?..

– Сейчас никакого, но придёт пора в армию идти, все, кто после боя курантов родились, на целый год отсрочку от призыва получат. А если учесть, что, кажется, с будущей осени по всей стране в школе одиннадцатый класс вводят, для пацанов этот лишний год огромное значение имеет… Слыхал, небось, про школьную реформу?..

Но Богомолов уже ничего не слышал. Он судорожно пытался от конца декабря отсчитать девять месяцев назад. И выходило… То, что и должно было выйти: конец марта – самое начало апреля сорок четвёртого года!..

– Так ты говоришь тридцатого декабря?! – спросил почти шёпотом, хотя, если честно, ему хотелось прыгать, кувыркаться, вопить, что есть мочи, на весь белый свет!.. От бешеной радости, от телячьего восторга, от неуёмного, непостижимого счастья!..

– Да, тридцатого, – удивилась Наталья. – У тебя с этой датой что-нибудь связано?

– Связано?.. Да, конечно… Конечно, связано… – он не договорил: в комнату со свежевымытыми руками вернулись мальчишки.

– Знакомьтесь, ребята!.. Мой фронтовой друг Алексей Иванович.

Сергей на правах хозяина первым подошёл к Богомолову, пожал протянутую руку и представился:

– Сергей Большаков…

Потом отступил в сторону и представил друга:

– А это мой школьный товарищ Андрей Стрельцов.

Церемония рукопожатия повторилось.

– Ты не представляешь, Сергуня, кто такой товарищ Богомолов!.. Он – моя гордость, моя самая удачная фронтовая операция!.. Ведь это у него в сердечной мышце до сих пор осколок от фашистской гранаты сидит!.. Помнишь, я рассказывала?.. Второго такого случая в хирургической практике я что-то не припомню!..

– Так вот вы какой!.. – в интонации Сергея Большакова прозвучало искреннее восхищение и гордость. Восхищение перед уникальностью сердечной мышцы Алексея Ивановича и гордость за талантливые руки хирурга Натальи Григорьевны Большаковой, которая, по счастливому стечению обстоятельств, была к тому же его матерью.

– На плите борщ, я сегодня сварила, и котлеты с гречкой. Сами согрейте и поешьте, а то мы с Алексеем Ивановичем уже чай пьём. Кстати, чайник поставь, а то этот остыл совсем.

Младший Большаков воспринял слова матери как приказ и, подхватив со стола чайник, вместе с приятелем отправился на кухню.