Эта принцесса, честолюбивая и жадная до власти, предвидя, что она тем самым станет полной хозяйкой всего государства по причине слабоумия Ивана и юности Петра, у которых будет только царский титул, а у неё – вся власть, и что ей стоит бояться только высших должностных лиц и вельмож, которые могут противостоять её замыслам, или притязаний кого-либо одного из них или общего их неудовольствия от того, что они управляются женщиной. Она тайно воспользовалась, как средством, Хованским, которому она в собственных интересах позволила возмутить стрельцов – милицию, вроде янычар в Порте. Под предлогом мести за царя Фёдора, о котором говорили, что он был отравлен, они совершили такую большую резню знатных господ, что если бы царевна Софья Алексевна не вышла из царского дворца наружу, чтобы утишить мятеж, и не явилась бы к ним, то продолжали бы нападать на невинных, словно на виновных, чтобы затем грабить убитых.
Тут мы коротко повторим то, что происходило в Московии за два дня до смерти Царя Фёдора Алексеевича. Эта кровавая трагедия произошла большею частию вследствие великаго неудовольствия, заявлявшагося часто стрельцами, на великую тягость и жестокое обременение их работою, от которой не освобождались они по воскресеньям и по праздникам, и которую они должны были нести для своих полковников, понуждаемые побоями. В особенности вынуждены были жаловаться стрельцы полка Семёна Грибоедова, который на прошедшей Святой неделе заставил их возить на двор к себе камень, известь и другие материалы, на стройку новаго его загороднаго дома, в нескольких милях за городом. Стрельцы решились подать на него за это и за уменьшение их жалованья (из котораго всегда должны они были уступать, часть упомянутому полковнику), просьбу, апреля 25-го, Царю Фёдору Алексеевичу, (которой был тогда ещё жив, хотя и очень слаб), для чего и избрали способнаго человека из своего общества, чтобы, передать эту просьбу в стрелецком приказе, которая и была передана думному дворянину Павлу Петровичу Языкову, управлявшему вместе с князем Юрьем Алексеевичем Долгоруким стрелецким приказом. Этот, Павел Петрович принял от них просьбу и сказал, что передаст её князю Долгорукому, и на другой день сообщит им решение. Названный думный отравляется за сим к князю Долгорукому, представляет ему, поданную не надлежащим образом просьбу, донося, что принёс её пьяный стрелец, и говорил притом многия бездельныя слова о князе Долгоруком и других, на что тот отвечал: «Как это пьяный стрелец, то вели привести его завтра пред их на съезжую избу и высечь хорошенько кнутом, чтобы другие видели себе пример». На другой день приходит стрелец, представлявший просьбу, в приказ, и спрашивает у думнаго, что последовало по их домогательству, который ему отвечает, что его царское величество повелел наказать его за буйство и высечь для примера другим пред их съезжею избою кнутом, и даёт тут же приказ тамошнему дьяку для исполнения. Стрелец, в сопровождении двух служителей, был отведён туда, и когда был раздет, то дьяк прочёл ему его приговор. Стрелец закричал тогда своим товарищам: «Я с вашего согласия и по вашему желанию подавал просьбу: что ж вы выдаёте меня на такой позор?» Несколько стрельцев бросились к нему, они повалили пристава и двух служителей, приколотили их ужасно и освободили своего товарища. Дьяк (который от страха не сходил с лошади), увидя это, удалился тотчас и передал думному о происшедшем.
Между тем наступил вечер. Стрельцы вознегодовали на такое решение, собрались на следующую ночь, как и на другой день по утру, пригласили к себе несколько товарищей из других полков и осведомились у них, какие полковники обходятся с ними таким же образом, и оказалось, что из полковников, начальствовавших над 22 тысячами стрельцов, было девять, которые могли быть обвинены в наложении таких же тягостей.
Стрельцы соединились тогда между собою и решились искать на них суда, иначе переломать им шеи, как вдруг, апреля 27-го, в четверг, скончался царь Фёдор, в 4 часа пополудни.
По воцарении Петра, стрельцы смекнули, что теперь на «верху» будут в них нуждаться, и 30 апреля подали челобитную разом на всех своих полковников, числом шестнадцать, кроме того, на одного генерал-майора солдатского Бутырского полка; вместе с тем они грозили, что расправятся с ними сами, если им не учинят правосудия.