Пётр Великий в жизни. Том первый

Стало так, что в детстве её какой-то западник-грамотей, вроде Симеона Полоцкого, определённый ей в наставники, читал по древней книге почтенным дребезжащим голосом былую повесть о византийской царевне Пульхерии. Как стала она править великим царством при властвующем брате-шалопае. Как мудро было её правление. Выспрашивала малое дитя Софьюшка с недетским интересом, как это вышло, чтобы девица могла дойти до такой чести и славы. Задумывалась Софьюшка, с горящими глазами просила снова честь из книги с медными литыми крышками, заманчивыми, как ворота в рай. Сама ворочала, слюнявя пальчики, узорчатые страницы, от которых пахло мышами и мёдом. Чуяла, что и над ней исполнится некогда византийское чудо преображения. Станет она, станет царь-девицей. И сладко, и надолго обмирало от предчувствий её маленькое птичье сердечко. И вот дождалась она урочного часа, двадцать лет ждала. Вечная история из медной волшебной книги стала оживать в яви. Всё царство русское доставалось по старшинству бессловесному Ивану-дурачку, с головой в золотушных, будто бы медовых, потёках. Господи, дай ты ему жизни долгой, жарко молилась она, опрастывая по ночам от лебяжьего одеяла сдобное знойное тело. Трогала его среди жаркой молитвы, обмирая от стыда перед божьим оком и соромного жгучего пламени, которым оно загоралось.

Пётр был сперва малой занозой её души. Потом был первый тяжкий грех её, когда она вдруг, пугаясь даже себя, просила Бога о смерти, как бы там ни было, а единокровного себе брата. Как выбирала потом из двух мужчин, который больше годен ей, чтобы извести ненавистного, настырного братца своего, не впутывая в это дело Господа Бога. С Васильем Голицыным уговорились они послать голицынского дядю, пьяницу и бабника Бориса, в Преображенское, чтобы он втёрся к царствующему отроку в доверие, утопил того в пороке и пьянстве. Научил пить, содомить и отвратил бы его от царского дела, сделал ненавистным людскому оку и мнению. Тот основал в будущем грозном царе и порок, и пьянство, да вдруг отложился и от Василья, и от Софьи. Своя перспектива нарисовалась ему в царской приязни.

Тогда Софья захотела сделать из канцлера Васеньки сильномогучего богатыря-воина, спасителя отечества и других христианских народов от вечных козней магометанского бога. Сделать такого героя, пред которым простёрся бы народ в собачьей преданности и почтительном страхе. Чтобы не стало у народа других авторитетов, кроме него. Она дала ему войско и деньги для блицкрига в Крыму. Васенька профукал и то, и другое. Драма Софьи тем самым стремительно приблизилась к занавесу. Пульхерии Византийской из неё не вышло. Софья упросила Петра принять вернувшегося из крымского похода первого русского генералиссимуса Василия Васильевича Голицына для учинения награды за превратившуюся в прах русскую честь и силу. В народе долго потом передавали в каких именно словах благодарил за службу молодой царь обмишулившегося воеводу. Царь Пётр известен был современникам как автор двух виртуозных произведений потаённой словесности – малого и великого матерных загибов. Большой загиб состоял из шестидесяти шести непередаваемых слов родной речи, малый – из тридцати трёх. Вот этот-то малый загиб и был единственной речью Петра, которой он удостоил воинские заслуги своего фельдмаршала. Ах, как мне жаль, что эти произведения Петрова гения пропали для русской литературы и исторической науки. Говорят, что последний, кто без запинки произносил малый матерный загиб Петра был Сергей Есенин. Значит, точно присутствовала в этой необычайной прозе своеобразная и изрядная доля поэтической страсти.

Эффект был полный. Падение Голицына увлекло за собой Софью. Так бывает, когда великий утёс летит в бездну, лишившись единственной подпоры. С этой поры европейски вышколенный политик Василий Голицын так же стал на сторону примитивного, но безотказного макиавеллизма. Было постановлено пришибить монаршего обидчика каким-нибудь нечаянным или явным образом. Стрелецкий генерал Циклер в позднейших пыточных расспросах сознавался, что Петра должны были проткнуть ножом во время суеты вокруг пожара, специально устроенного. Пётр, странным образом, обожал роль добровольного пожарника и не упускал случая добавить бестолковой суеты в каждом огневом происшествии. Но стало поздно.

Дальнейшее известно. Стрелецкая возня в Кремле сначала насторожила Петра, потом смертельно надоела. Был его побег в Троицкий монастырь, пожалуй что спровоцированный. Это был умелый ход. В критическую минуту у нас цари всегда бегали. Начиная с царя Грозного. Так поступала не раз и сама Софья. Пётр бежал без штанов на неосёдланной лошади. Всякая деталь тут в строку, поскольку делали его униженным и гонимым. Народ наш таких начинает обожать. До той поры, пока они не освоятся и не возьмутся по-хозяйски устраивать общенациональную судьбу. Софья заняла с этого времени в обывательском сознании скамью обвиняемых.