Бояре с неудовольствием смотрели на потехи Петра и предвидели нововведения. По их наущению сама царица и патриарх увещевали молодого царя оставить упражнения, неприличные сану его. Пётр отвечал с досадою, что во всей Европе царские дети так воспитаны, что и так много времени тратит он в пустых забавах, в которых ему, однако ж, никто не мешает, и что оставить свои занятия он не намерен. Бояре хотели внушить ему любовь к другим забавам и пригласили его на охоту. Пётр сам ли от себя или по совету своих любимцев, но вздумал пошутить над ними: он притворно согласился; назначил охоту, но, приехав, объявил, что с холопями тешиться не намерен, а хочет, чтоб господа одни участвовали в царском увеселении. Псари отъехали, отдав псов в распоряжение господ, которые не умели с ними справиться. Произошло расстройство. Собаки пугали лошадей; лошади несли, седоки падали, собаки тянули снуры, надетые на руки неопытных охотников. Пётр был чрезвычайно доволен – и на другой день, когда на приглашение его ехать на соколиную охоту господа отказались, он сказал им: «Знайте, что царю подобает быть воином, а охота есть занятие холопское».
Можно было бы усомниться в справедливости этого разсказа или, по крайней мере, в речах, произнесённых одиннадцатилетним царём, тем более что Крекшин вообще любит влагать в уста своего героя красноречивыя и разумныя не по летам речи; но, имея в виду весь ход детских забав Петра, можно с полною верою допустить, что он так именно мыслил о своём призвании и, следовательно, мог так именно повести разсказанное событие и так выразить царедворцам своё мнение о назначении царя, как перваго в царстве воина. Что же касается до того обстоятельства, что случай этот относится к Воробьёвскому походу 1683 года, то на это указывают расходныя записки, в которых между прочим находим, что 21 Апреля для царя были приготовлены трои нитяные своры и три ремённые ошейника, а 2 Мая куплена живая лисица с детьми за два рубля, которая вероятно в конце Мая и была отвезена в село Воробьёво, ибо за провоз ея туда выдано 2 июня постельному сторожу Тимошке Фёдорову четыре алтына.
Таская нужные для потехи вещи из кремлёвских кладовых, Пётр набирал около себя толпу товарищей своих потех. У него был под руками обильный материал для этого набора. По заведённому обычаю, когда московскому царевичу исполнялось пять лет, к нему из придворной знати назначали в слуги, в стольники и спальники породистых сверстников, которые становились его «комнатными людьми». Прежние цари жили широким и людным хозяйством. Для любимой соколиной потехи царя Алексея на царских дворах содержали больше 3 тысяч соколов, кречетов и других охотничьих птиц, а для их ловли и корма больше 100 тысяч голубиных гнёзд; для ловли, выучки и содержания тех птиц в «сокольничьем пути», т. е. ведомстве, служило больше 200 человек сокольников и кречетников. В конюшенном ведомстве числилось свыше 40 тысяч лошадей, к которым приставлено было чиновных, людей, столповых приказчиков, конюхов стремянных, задворных, стряпчих, стадных и разных ремесленников больше 600 человек. Это были большею частью всё люди породою «честные», не простые, были пожалованы денежным жалованьем и платьем погодно и поместьями и вотчинами, «пили и ели царское». Со смерти царя Алексея в этих ведомствах осталось мало дела или не стало никакого: больным царю Фёдору и царевичу Ивану было трудно выезжать из дворца часто, а царевнам некуда и непристойно; Пётр терпеть не мог соколиной охоты и любил бегать пешком или ездить запросто, на чём ни попало. Этому праздному придворному и дворцовому люду Пётр и задал более серьёзную работу. Он начал верстать в свою службу молодежь из своих спальников и дворовых конюхов, а потом сокольников и кречетников, образовав из них две роты, которые прибором охотников из дворян и других чинов, даже из боярских холопов, развились в два батальона, человек по 300 в каждом. Они и получили название потешных.