Киевский архиепископ и ещё три высокопоставленные лица должны быть привезены сюда; но этим, как кажется, не кончатся аресты.
С.-Петербург, 24 мая 1718 года (пол. 10 июня). Царевич Алексий не видел ещё своих детей; но я не могу сказать, запрещено ли ему было это свидание, или он сам того не желал. Его Высочество всё ещё находится под строгим караулом, вблизи покоев Царя, и редко появляется при дворе. Говорят, что умственные способности его не в порядке. Продолжают допрашивать в большой тайне всех его любимцев, и в особенности брата его матери Лопухина и генер.-лейт. кн. Долгорукого. Главная вина сего последнего состоит в том, что за 21/2 года пред сим, когда царь, будучи опасно болен, послал его к царевичу Алексею убедить его удалиться в монастырь, кн. Долгорукий, на отказ сего последнего, сказал ему: «идите теперь в монастырь, а когда настанет время, то мы сумеем освободить оттуда Ваше Высочество». Вероятно, царевич передал эти слова своему отцу, что и повергло в опалу эту многочисленную и весьма могущественную фамилию. Брат его был также арестован, а дядя, президент совета, отстранён от должности.
Виновные обвиняют невинных; судьи в замешательстве. Сам Пётр редко бывает спокоен, и это увеличивает безпокойство судей.
После смертных казней, происходивших в Москве, думали, что уголовное следствие уже окончено и что все волнения утихнут. Это казалось тем более вероятным, что сохраняли в глубокой тайне всё, что делалось со времени нашего возвращения в Петербург. Но каковы же были удивление и ужас публики, когда она узнала, что все самые строжайшие исследования, пытки и мучения, которым было подвергнуто в Москве столько виновных, далеко не раскрыли всей истины и что ни от кого из находящихся в настоящее время в заключении заговорщиков не допытались бы ничего, если бы, с одной стороны перехваченная переписка, с другой, письма найденные зашитыми в платьях генер.-лейт. князя Долгорукова и других преступников, не способствовали к открытию истины и не показали, что не только низложенный царевич Алексей был виновником этого гнусного заговора, но что по всей России находится великое множество лиц, принимающих в нём участие. Его Величество тем более опечален этим, что в Москве он даровал жизнь царевичу Алексею с условием, что сей последний покажет всю истину, в чём Царевич клялся на Евангелии, на кресте и перед принятием Св. Таин. Но так как Царевич, вопреки этим клятвам, утаил все самые важные обстоятельства, то Его Величество был вынужден назначить верховный суд над Царевичем и его прежними и нынешними сообщниками. Для сего Его Величество созвал немедленно в Петербург всех высших представителей духовенства, которые уже съехались две недели тому назад, и учредил уголовное судилище, состоящее из ста членов, избранных среди духовенства и государственных чиновников; все министры участвуют в этом судилище. Его Величество ежедневно, со слезами, коленопреклонённый, в течение 8 дней, молил Бога внушить ему то, что повелевают ему честь его и благо его государства.
…Пётр назначил для царевича Алексея Петровича верховный суд из 127 человек. Сюда вошли знатнейшие чины, начиная с князя Меньшикова, генерал-адмирала графа Апраксина, канцлера графа Головкина, кончая капитанами и поручиками, из коих некоторые были совсем неграмотные.
А как все знатныя, светския и духовныя особы, по указу царскому, не замедлили съехаться, то его величество предписал им особыя грамоты, в коих повелел, дабы виновнаго судили не яко царскаго сына, а яко подданнаго; и его бы, буде нужно, на испытание пред суд требовали и приводили.
Дело Царевича было представлено суду Государственному, яко виновнаго более пред Государством.