Пир

Бледных рук ее задумчивая вязь,Серых глаз таинственная влага,Платья незатейливая бязь, –Все пьянит и плещет, как малага.Замерла, оцепенела танцплощадка:Девушка танцует и пердит!В нарушенье всякого порядкаПлатье белое порхает и летит.Сквозь тела партнеров и товарок,Через сумрак их костей и вен

Ты летишь, задумчивый подарок,Северная русская Кармен.Над ночным угрюмым Петербургом,Над свинцовой рябью финских водТы летишь с печалью и восторгом.Сладостен и чуден твой полет.Бздех змеится шарфом АйседорыС перегаром каши и котлет.Девушки потупливают взоры,Парни молча тянутся вослед,Парни жадно ноздри раздувают,

Втягивают бздеха облакаИ толпу плечами раздвигают,И бурлят, и стонут, как река.Но догнать тебя они не в силе –Ты летишь, танцуешь и пердишь!Как Жизель на мраморной могилеТы на небе северном стоишь.Протанцуй и проперди над жизньюВ платьице застенчивом своем,Серый мир росою бздеха сбрызни,

Разорви постылый окоем.Пролети над замершей планетойК островам неведомых светилБелой неприкаянной кометой,Шлейфом разрезая звездный мир.И когда постылая эпохаВ тину Леты сонно упадет,Пусть созвездье Девичьего БздехаНад Землей проснувшейся взойдет!

Свет гаснет. На потолке зрительного зала проступает во всех подробностях звездное небо. По небу летит девушка в белом платье. Из заднепроходного отверстия девушки вырывается светящийся шлейф. Звучит музыка Сергея Рахманинова. Девушка медленно пересекает небо, уменьшается и превращается в комету.

(Бурные аплодисменты.)

ОБОЛЕНСКИЙ (появляется на просцениуме): Лариса Иванова!

(Аплодисменты.)

Лариса Иванова кланяется и удаляется.

ОБОЛЕНСКИЙ (выдержав паузу): Как справедливо сказал классик: надо жить, дыша полной грудью, и не зажимать нос, как некоторые импотенты духа…

ШНОГОВНЯК: Которых у нас еще, как говорят, столько, что от родного города Ларисы Ивановой до столицы раком не переставишь!

(Взрыв хохота в зале.)

ОБОЛЕНСКИЙ: А теперь – русская каша – еда наша!

Занавес взмывает кверху, открывая сцену. На ней огромная русская печь с тремя горшками. Из печи в зал плывет теплый воздух. Звучит неторопливая, величественная музыка Бородина. С горшков медленно сползают крышки. Горшки полны очаровательных, 4-6 летних детей, играющих роль каши и неподвижно замерших в горшках. Белобрысые детишки изображают пшенную кашу, темноволосые – гречневую и каштанововолосые – перловую. Горшки медленно выдвигаются из печи, дети поднимают свои головы и улыбаются залу.

(Аплодисменты.)

Внезапно величественная музыка Бородина обрывается хрипло-кошачьими звуками джаза, свет начинает мигать, в печи открывается шесть дыр в виде магендовидов, из них выдвигаются намасленные доски, по которым на сцену с хохотом и визгом съезжают евреи: Миша Розенталь, Соня Цифринович, Ося Брон, Роза Гольдштейн, Саша Беленький и Сара Варейкис.

ЕВРЕИ. Шолом!

Целуются и обнимаются с отвратительными ужимками. Миша Розенталь худой, смуглый, подвижный, как крыса, с маленьким крючковатым носом и тонкими губами; Соня Цифринович вмеру упитанная, с шапкой курчавых волос на голове, с большим подбородком и громадными лошадиными зубами; Ося Брон толстый и неповоротливый, как пингвин, рыжий, все лицо усеяно веснушками, нижняя губа сильно оттопырена и всегда мокрая; Роза Гольдштейн маленькая, коренастая, с огромным задом и лицом напоминающим жабу; Саша Беленький среднего роста, хорошо сложеный, но с тонкой длинной шеей, на которой вертится во все стороны маленькая, обезьяноподобная голова с толстыми очками, небрит, нервно шмыгает носом; Сара Варейкис худа, как палка, с редкими, неопределенного цвета волосами и огромным носом, напоминающим клюв вороны.