Читаем Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Щедрость сердца. Том VII полностью

— Любовь, ревность или жалость в бою — только преступление. Альдона старше вас, она брюнетка и выглядит грубее. Полковнику понравитесь вы, Грета, а ошибиться в таком деле нельзя — это провал мести, поднятой до уровня возмездия. Нужны вы, только вы.

— Курт много говорил мне о мести тихими вечерами у матушки Луизы, и теперь говорите это вы. Я вам обоим верю. Но для меня главное не в общих словах. Что мне до хороших слов? Да, на моих щеках горят не отмщенные пощечины! Они жгут меня. Я первая из рода графов Равенбург-Ра-венау получила удары в лицо, и я же буду последней, потому что оскорбления с вашей помощью будут скоро смыты. Дайте руку! Я отвечаю: да!

— Плохо сказано, Грета! Дело не в личной обиде. Скажите: я помню о миллионах обиженных и за всех отвечаю: «Да!»

После раздумья Грета опять протягивает руку:

— Вы сказали смешные слова о миллионах обиженных. Что мне до них? Это трогает Курта — он рабочий и коммунист. Я не фанатичка и не сверхчеловек…

— Фанатики — слепые люди. Сверхчеловеков вербуют себе фашисты. Мы делаем ставку на другое.

— На что же?

— На убеждение в правоте своего дела.

Долгая пауза. Грета, выпрямившись, говорит торжественно:

— Благодарю вас за то, что получила смысл своего существования. Я знаю, для чего надо жить и за что умереть. Я хочу быть такой, как Альдона. Вы увидите, что со временем я стану такой. Дайте же руку, учитель!

Они обмениваются рукопожатием.

— Теперь просто товарищ! Ты входишь в нашу семью, где все связаны друг с другом на жизнь и на смерть!

Грета вдруг садится на скамью и плачет.

— Что с тобой?

Она улыбается сквозь слезы и только машет рукой.

— Не обращай внимания! Реву потому, что знаю: детство и юность кончились, с сегодняшнего дня я — взрослая женщина!


Тот же курорт. Грета и Сергей стоят на лыжах. Яркое солнце. На снегу вдалеке пестрые фигурки спортсменов и спортсменок.

Сергей:

— Запомни, Грета, у нас вся работа построена на коллективных началах: вместе думаем, вместе приводим в исполнение задуманное. Я сейчас расскажу тебе наш план, а ты, если пожелаешь, внесешь изменения или, лучше сказать, дополнения. Мы не любим героев-одиночек, хорошего от них не жди. Если ты вообразишь себя неотразимой красавицей и начнешь делать что-нибудь без предварительного совета с нами, то погубишь и себя, и нас. А главное — погубишь дело. Раз и навсегда запомни: ты — солдат в строю. И только. Теперь слушай наш план. Познакомиться с полковником естественнее всего на набережной. Сведет вас вместе беленький Коко — это самая ответственная роль в его жизни!

Ослепительно синяя вода. Внизу на наклонившемся стволе сидит молодая женщина с гитарой и поет итальянскую рыбачью песню. Ее муж на берегу возится с лодками. Вверху, на набережной, стоит статный мужчина лет сорока пяти в форме полковника итальянской фашистской милиции. Он раскинул руки точно для того, чтобы обнять синь неба и озера.

— Какое приволье! О, дио мио, какое приволье! Все забыть, только бы дышать и дышать этим воздухом!

На скамейке сидит полный цветущий мужчина в штатском. Полный лениво говорит:

— Слушай, Гаэтано, иди и переоденься. Что это ты разгуливаешь по нашей земле в своей фашистской форме? Это не положено! Вас здесь не все любят! Как мэр города я тебе это запрещаю!

— Я только что из Рима, Джованни! Позади пыль и чад города и бесконечных автострад, и вот теперь я… Он случайно замечает что-то слева.

— Я… и… Кто это?

— Какая-то немецкая графиня. Появилась тут дня два тому назад. Остановилась у меня в «Империале». Отдыхает после болезни. Ну я как хозяин отеля, конечно…

Слышен голос Греты:

— Коко! Коко!

Полковник ждет, молодцевато выпрямившись и закручивая кверху кончики черных усов.

В кадр вбегает шустрая крошечная собачка, похожая на белый пушок. Полковник ее подхватывает. Появляется Грета. Джованни раскланивается и со вздохом уходит.

— Негодная собачонка! Благодарю вас, синьор!

— Я счастлив, синьора! Разрешите с благодарностью поцеловать Коко в лобик?

Они смеются.

— За что?

— За возможность говорить с вами!

Он вытягивается и щелкает каблукам.

— Гаэтано Мональди, миланец, сердце которого уже покорено синим небом Лугано и белым маленьким Коко!

Грета называет себя. Со смехом:

— Этот маленький негодяй вам нравится?

— Я прошу вас, графиня, назначить меня пожизненно носителем Коко при вашей особе! Обязуюсь быть более дисциплинированным, чем он!

— Да? Вы умеете быть дисциплинированным, синьор?

— Надеюсь, ведь я — полковник Генерального штаба великого дуче!

Они беззаботно смеются.

— Мы можем пройти дальше, полковник?

Полковник берет под козырек и вытягивается.

— Я в форме, а это не разрешается. Могу ли я пригласить вас к завтраку в «Империале»? Буду в баре ровно в час!

Альдона, Ганс и Сергей. Заросли олеандров над озером. Альдона с насмешливой улыбкой, взволнованно:

— Очарован — это мало, он захвачен в плен!

Ганс, нюхая цветы, спокойно:

— Влюблен, как кошка!

Сергей радостно:

— Наконец-то! Сейчас же сообщу Иштвану!

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное