Читаем Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Щедрость сердца. Том VII полностью

— Простите, мадонна. Вчера Мария забыла спросить, как синьора пожелает кушать мясо: под немецким соусом, мучным и пресным, или под нашим, итальянским?

Грета едва владеет собой.

— Э-э-э… Я-я…

Бар отеля «Империал». У стойки Гаэтано и Джованни. Они опрокидывают по стаканчику.

— Чао, Джованни!

— Ну подожди еще минутку!

— Нельзя, супруга ждет и волнуется. Опоздаю на минуту — она оскорбится!

— Ох, уж эти мне молодожены! Ну ладно, привет синьоре Маргарите! Чао!

— Синьора, итальянский соус — это не немецкая болтушка из муки, пусть синьора меня извинит, это чудо-соус: томаты тушатся с черносливом в вине и уже на столе в соус добавляют щепотку тертого пармезана!

Пьетро складывает три пальца и, улыбаясь, с шутливосладострастным видом их целует.

— Стуффато ди манцо алла лугарнезе!

Грета бессильно опускается в кресло. Сергей рукавом руки с пистолетом опять вытирает пот, потом смотрит на часы.

Полковник ускоренным шагом спешит домой. Пригорок. Кусты. Слева неясно виден автомобиль. Справа в кустах Альдона.

— Да, это лучше, милый Пьетро! Идите!

— Благодарю, синьора!

Слуга щелкает по-военному каблуками и уходит, закрыв за собой дверь. Сергей, как тигр, прыгает к сейфу.


Калитка. Полковник берется за ручку. Проходящий мимо сухощавый старик останавливается и почтительно приподнимает шляпу.

— Доброе утро, синьор полковник!

— Доброе утро, синьор адвокат! Извините, мне некогда.

Полковник хочет войти, он видит, что на крыльце нет жены и хмурится.

— Синьор полковник, одно слово.

— Я очень спешу, синьор адвокат!

— А у меня важное для вас дело!

Полковник смотрит на часы и на крыльцо. Пожимает плечами. Приоткрывает калитку.

— У меня есть сведения, что банк откажет вам в ссуде, синьор полковник!

Полковник поражен. Он закрывает калитку и берет адвоката за плечо. На крыльце появляется Грета.

— Банк полагает, что для покупки или строительства большой виллы поручительства синьора Руффо маловато. Желательно еще и письмо из Рима.

— A-а, ну письмо будет! В какой форме вы его себе представляете, синьор адвокат?

— Вас ожидает синьора Мональди. Разрешите зайти через час?

— Прошу!

Полковник широко распахивает калитку и входит. На крыльце Грета уже раскрывает ему объятия.

— Ну, знаешь ли, Сергей, это свинство! Просто хамство какое-то!

Альдона возмущенно сверкает глазами. Молчаливый Ганс смотрит в сторону и платком вытирает потное лицо.

Все трое в машине, которая плавно поворачивает на набережную. Альдона прячет оружие под сиденье.

— Так бессовестно играть на нервах — это просто черт знает что такое! Ты не уважаешь людей, которые тебя любят!

Сергей на заднем сиденье. Шляпа у него помята, из-под нее торчат слипшиеся волосы. Лицо лоснится. Глаза закрыты. На губах блаженная улыбка.

— Апьдонка, если бы ты знала, какие документы у меня на пленке! В Центре будут слюнки глотать!

— Какие документы?! Ты имел разрешение только на первый осмотр дома!

— Не удержался! Уж больно хороши — прочел и не удержался.

Альдона хмурит брови.

— Плохо, товарищ начальник! Очень плохо! А еще любите читать нам лекции о дисциплине.

— Альдонушка!

— Плохо! Не ожидала! Безобразие!

Заросли цветущего олеандра. Сергей и Иштван встречаются в кустах.

— Привет, Сергей. Ну как?

— Привет, Иштван. Дом осмотрел. Он очень удобен для работы. Но снимать придется вечером, когда Гаэтано уходит в бар к приятелю, а полицейские еще не на посту. Это бывает не каждый день, и время отлучки всегда разное. В этом и кроется риск.

— Иди на риск. Ничего не поделаешь, такое время!

— Ладно. А теперь получи пленку.

— Какую?

— Я не удержался и снял кое-что.

Иштван вынимает папиросу изо рта и швыряет ее прочь.

— Чекист работает так же точно, как отрегулированная машина. Отсебятина — путь к провалу. Она удесятеряет риск. Нет, брат, не ожидал от тебя. Давай фильмы. Ого, четыре? Успел накрутить больше сотни! Молодец! То есть, я хочу сказать, очень плохо! Не ожидал от тебя, Сергей!


Улица в центре небольшого городка. Много прохожих и автомобилей. Нижние этажи — только торговые предприятия: витрины и вывески, среди них, ничем не отличаясь от других, небольшая аптека и аптекарский магазин — две витрины, между ними входная дверь, над ними вывеска: «Apotheke — Drogerie».

Внутренний вид аптекарского магазина. Задняя стена — шкафы со множеством банок, пузырьков и коробочек. Рекламные плакаты. Стойка с лекарствами. Перед стойкой шесть покупателей. За стойкой владелец магазина и его жена. Оба в белых халатах и шапочках. Когда четыре покупателя выходят, то двое — высокий и плотный — быстро ныряют за стойку и в дверь, ведущую во внутренние комнаты.

Расфасовочное и рецептурное отделение. Столы, плитки с колбами и белыми сосудами, весы. Большая мойка. Плотный и высокий моют руки и быстро скользят дальше.

Гостиная квартиры аптекаря. Не столе все приготовлено для чая. Вошедшие садятся за стол.

— Ты его выругал, надеюсь, Иштван?

— Да.

— Как следует?

— Протер с песком!

— Правильно. Нарушение указаний — преступление. Но молодец парень. Ничего не скажешь, оперативно сработал. Далеко пойдет…

— Если не…

Иштван делает выразительный жест.

— Да.

Входит жена аптекаря, говорит:

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное