Пир бессмертных. Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Цепи и нити. Том V

Двадцать лет русский художник Иванов работал над своей картиной «Явление Христа народу». Кто не помнит его Иоанна Крестителя — упитанного и холеного, поставленного в холодную академическую позу. Волосы расчесаны, как у модной дамы, лицо благообразно, от фигуры веет напомаженной красивостью… И это — пустынник, питавшийся насекомыми, фанатик — огненный проповедник! Пророк! Провозвестник Мессии! Нет, таким он быть не мог. Олоарт — вот настоящий вождь и пророк! Я не сводил с него глаз, мысленно ставя его в разные позы, окружая подобающей средой и прикидывая композиции на разные сюжеты. Что за глупец этот Иванов! Десятки лет погубить на слащавую мазню с римских натурщиков, когда под боком Палестина или Африка. Такой типаж! Олоарт как будто создан для ивановской темы. А еще лучше — дать его Иисусом Навином, на поле боя кричащим солнцу «Остановись!» Вот где можно обыграть каждую деталь — от пламенных налитых кровью кровавых глаз до сверкающего меча!

— Прошу обедать! — с поклоном говорит рабыня, таклитка Тата, и мой пророк направляется в шатер. Мы следуем сзади, ощущая вдруг прилив здорового аппетита.

Ложе убрано, вернее, сделано ниже и расширено так, что вокруг могут полулежать человека четыре. Мы обедаем. Белоснежный Дерюга, красный Лионель, черный Олоарт и, увы, песочный я.

«Определенно проигрываю в такой блестящей компании, — мелькает у меня в голове. — Особенно хорош Лионель: к юному лицу так идет алый бурнус, небрежно наброшенный поверх мундира. Что сказали бы парижские девушки, видя такого зуава?»

Но, видно, и африканская девушка не могла остаться равнодушной. Тэллюа, прислуживавшая нам с помощью двух служанок, все время поглядывала на молодого офицера, я ловил эти быстрые взгляды и чувствовал за него радость и странную горечь, которая злила меня, потому что была похожа на зависть. Обед был сытный и приятный, вполне приспособленный к климату: прохладная простокваша из верблюжьего молока, запеченое в золе вяленое мясо — абатул, мэльфуф — шашлык из печени и почек козы, кискис с горячими кефами, яичница из черепашьих яиц и свежими помидорами, отварные бобы с пряным сыром, горстью аира, таркит — мятые финики в молоке и свежим сливочным маслом, юэльсан с фати — нежный сливочный сыр с тончайшими хрустящими лепешечками.

— А почему ни хозяйка, ни вождь не притронулись к яйцам?

— Спросите Тэллюа!

— Мы не едим ящериц, рыбы, птиц и птичьих яиц. Рыб мы не видим и не знаем, птицы забыты на земле иджабаррена-ми нашими предками, а варан — наш дядя по материнской линии, — важно ответила девушка.

— Наверное, половина яиц — змеиные! Я не буду есть эту гадость! — пробурчал Лаврентий.

Лионель сделал гримасу и предложил включить в меню наши запасы. Я запротестовал — черт возьми, раз в жизни выбрался в эти места, и я не намерен искажать себе впечатление фальсификацией!

Оба европейца откинулись на подушки. Олоарт едва прикасался к пище и не сводил с хозяйки глаз, я же храбро пробовал все, что подавали служанки. Разговор не клеился.

— С чего это у вас такой усталый вид? — спросил Дерюга, закуривая сигарету и передавая портсигар Лионелю.

Офицер махнул рукой.

— Все тоже, без конца. С утра судебные дела.

— Украденные куры и изнасилованные женщины. Обычный ассортимент!

— В том-то и дело…

— Поручили бы судебные функции Сифу. У него для судьи отличные манеры и наружность.

— Пробовал. Сиф был доволен, как козел в огороде, — морда так и сияла. Но это опасно, такой судья может вызвать серьезное недовольство населения.

— Небось, любит подношения?

— Хуже! Вот послушайте. Недели три тому назад в становище около Джебель-Казара приходит ко мне туземец и жалуется, что, пока он отлучился к колодцу за водой, легионер изнасиловал его жену. Я говорю Сифу: «Разберите это дело точнее, я сейчас зайду в палатку за трубкой и табаком». Через пять минут выхожу, смотрю — жалобщик уже покачивается на пальме, а Сиф рапортует: «Разобрался, мой лейтенант. Этот человек не следил за своей женой, в назидание всем мужчинам я его немного наказал». Ну, не подлец?

— Остроумно! — хохочет Дерюга. — Из него вышел бы великолепный капитан пиратского корабля. Пират божьей милостью — Сиф! Просто родился не вовремя! Как вы думаете, ван Эгмонт?

— Я весьма мало думаю о Сифе. А вы не боитесь восстания такого геройского народа, как туареги? — спросил я у Лионеля.

— Нисколько. У них еще не сформировалось политическое понятие единства и свободы. Процесс борьбы за освобождение на севере уже начался. Его начали тщедушные и молчаливые арабские рабочие и интеллигенты. Геройские на вид обитатели Хоггара получат свободу из чужих рук.

Молчание. Я разглядываю поданное блюдо: сладкий рис с мелконарезанными полосками яичницы и какими-то белыми семечками.

— Личинки муравьев. Добавлены для остроты. Кушайте на здоровье, дорогой мсье ван Эгмонт, вы любите романтику!

— Не у себя в тарелке, мсье де Рюга.

Снова пауза.

— Слушай, Тэллюа, как же туарегские девушки выбирают себе мужей — ведь они никогда не видят лиц женихов?