Громкий хохот уже давно раздавался рядом, но до моего сознания он как-то сразу не дошел. Я огляделся. За деревом собрались все — взрослые и дети, чему-то громко смеясь. Оро что-то громко говорил, потом следовал взрыв хохота. Я заглянул за дерево.
Зрители — дети и взрослые — в два ряда сидели на траве, глядели на Оро, утирая кулаками слезы, готовые снова хохотать. Оро стоял перед ними, на его загривке был пучок фику-совых листьев, а всем телом и страдающим выражением лица он подчеркивал, что несет тяжесть и измучился до изнеможения. Оро судорожно дышал, преувеличенно раздувая широкую грудь, и движением головы стряхивал с лица воображаемые капли пота. Шел грудью на колючие кусты, закрыв глаза и лицо, напролом делал несколько шагов, деланно поскользнулся, упал, задрав голые ноги вверх, и вдруг довольно отчетливо каркнул свирепым голосом голландское слово duivels и еще одно английское словцо покрепче. Зрители, захлебывались от смеха, качаясь вправо и влево, падали в траву и визжали от удовольствия. Потом сели, вытерли слезы и в ожидании выпучили глаза, Оро снова и снова повторял представление.
Я тихонько отошел. За один час пигмей выучил два иностранных слова и до мельчайших подробностей схватил характерные особенности моей манеры стоять и ходить. Оро выпрямлялся, выставляя вперед подбородок, сдвигал на лоб воображаемый шлем, совал руки в воображаемые карманы, на ходу закрывал глаза, вслепую пер на колючки, цеплялся пальцами ног за воображаемые лианы и картинно падал, а поднявшись, осматривал воображаемые ссадины и ушибы, при этом свирепо рычал мои собственные слова. Это была не насмешка или карикатура, а копия того, что было — виртуозно точная передача и точный рассказ. Пигмеи смеялись не потому, что Оро был смешон, а потому, что нелеп, жалок и смешен был я, белый, казавшийся им чудовищно неумелым, неуклюжим и неприспособленным. Пигмеи смеялись над уродом, больше того, над дикарем…
Присев на мешок соли, я опять задумался. Итак, мессир Пьетро сломал свою шпагу, а вонючая летающая собака сожрала прекрасную розу… Собственно говоря, с красивым геройством у меня все кончено. Так почему же сознательно не вырвать из себя эти нити, связывающие меня с тем, что сейчас уже кажется лишь пустым и ничтожным баловством? Конечно, насчет Жана от начала до конца все было глупо: этот говорун и нахал сейчас ворочает камни на парижском складе строительных материалов и пусть ворочает. Хотя, кое в чем он прав. Он знал жизнь лучше меня и понимал ее проще, вернее и непосредственнее. Классовый инстинкт? Хе-хе, книжное выраженьице Ганса и ему подобных… Если бы Жан встретил Ганса в Париже, он поднял бы и его на смех как немецкого начетчика и коммунистического дьячка. Жан — француз, он — живой практик, и все. И мне нужно быть практиком и не терять времени. За работу!
Пигмеи мускулисты и прекрасно сложены, но ноги их коротки, поэтому руки кажутся слишком длинными, а торс — непомерно грузным, как у гориллы. Такое сложение, хотя и не столь резко выраженное, я наблюдал у многих низкорослых народов, например у японцев. Да и наши европейские женщины обычно ниже мужчин только за счет недостаточной длины ног. Это лишнее доказательство, что пигмеи — не выродки, а физически прекрасно развитая раса, но специально приспособленная к условиям существования в лесу.
«Выродки, больные, — мысленно улыбался я, — какой вздор! Разве можно выжить в этих страшных дебрях, не будучи исключительно и абсолютно здоровым!»
Кожа пигмеев отличается тем смуглым бронзовым оттенком, который появляется к концу лета на лицах рыбаков и крестьян Южной Италии и Испании. Сам лик Иуды значительно темнее, а лицо пигмея светлое и отличается плоским треугольным носом. Губы тонкие и розоватые. Общий тип лица имеет в себе что-то семитское, азиатское, но не африканское, в лицах эфиопов и пигмеев есть что-то общее. Не прошли ли их предки в леса Центральной Африки через Эфиопию? Примечательно, что в отличие от негров у пигмеев растут бороды и усы.
Фигура пигмея характерна: брюхо вздуто и торчит вперед, зад оттопырен назад, видимо, для того чтобы уравновесить тело при ходьбе. Этот общий недостаток осанки не является следствием вырождения: дети до трех-четырех лет питаются молоком матери, у них нормальная и часто красивая осанка. Но после перехода на обычную еду их живот начинает выпучиваться вперед, а зад оттопыривается назад, и вся фигура становится очень характерной и безобразной. Это народ пузатых и старообразных карликов, но весьма мускулистых, сильных и ловких.