Пробный шар из Берлина поймали в Париже, премьер-министр Франции Даладье отправил к Гитлеру своего эмиссара графа де Бриньока.
Фюрер с трибуны грандиозного митинга драматически протянул Франции руку примирения на века, и 7 июля 1933 года правительство радикал-социалистов втянуло Францию в самоубийственный пакт мира с фашистскими диктаторами — Гитлером и Муссолини. На смену Даладье в правительство вступает Сарро и вновь посылает в Берлин де Бриньока. Ответ: «ласка и тепло». Маленький и добренький дядя Адольф передал своим французским друзьям: «Те, кто говорит, что я хочу войны, просто оскорбляют меня! Я не такой человек! Война? Она только может ухудшить положение вещей: война означала бы уничтожение наших рас, этого лучшего цвета человечества, и привела бы к торжеству коммунизма! Когда я даю слово, я имею обыкновение держать его!» И вновь пробный шар Гитлера был ловко подхвачен последними якобинцами из кабинета Сарро: они могли еще некоторое время наслаждаться жизнью! Лишь бы дальше благоденствовать! О радость бездействия, и они стали поручителями фашизма.
В 1935 году фашистская Италия начинает разбой в Абиссинии. Политическая игра началась. Муссолини договаривается с Гитлером о взаимной поддержке. Англия в лице сэра Джона Саймона при его встрече с Гитлером обещает не препятствовать:
1. созданию воздушного флота равного французскому при достижении паритета с Францией и увеличению в соответствии с ростом советского воздушного флота;
2. уничтожению «польского коридора»;
3. возвращению старых немецких колоний и получению новых;
4. увеличению численности сухопутной немецкой армии, которая должна быть на одну треть больше французской;
5. аннулированию Версальского договора и полной свободе вооружаться;
6. восстановлению статуса Германии в Европе, существовавшего до 1914 года.
Англия отдает себе отчет в безусловной реальности немецкой экспансии и в то же время в границах соглашений с Францией запрашивает ее правительство: «Может ли английский флот рассчитывать на помощь французского флота в случае военных действий против Италии?» Разумеется, Англия при удобном случае меняет свою политику! Франции еще не поздно действовать! Париж при поддержке радикал-социалистов дает уклончивый ответ. Спокойствие снова выиграно, на этот раз ценою гибели Лиги Наций и французских государственных интересов. Нам все равно! Лишь бы еще год безмятежного существования!
Время не идет, оно летит, в 1936 году агент Гитлера Отто Аветц в Париже, на улице Рокенен открывается Коричневый дом.
Париж наводняет агентура гестапо: подкупленные люди работают редакторами газет, они в органах государственной безопасности, в высшем командовании армии и в самом правительстве. Ах, как сладко, привольно и легко живется в эти годы в кабинете Сарро и всем, кто не трудится и не создает никаких жизненных ценностей!
Буржуазная Франция, разъедаемая язвой продажности и ненасытной жаждой спокойствия и наслаждения, заживо умирает. Великую страну к невиданному поражению попеременно вели три последних якобинца: любитель вкусно поесть, любитель крепко выпить и любитель сладко пообщаться с женщинами. Через последнюю, мадам Раванье, Гайс-берт ван Эгмонт и получил аудиенцию.
Мсье Сарро был высокий мужчина, очень смуглый, чернобровый, с красивой сединой в волосах, одетый строго, но с большим вкусом. Темные очки, в углах полного, чувственного рта застыла брезгливая улыбка. Старый селадон к этому времени очень износился и постепенно превращался в брюзгу. Но общее впечатление было очень барское. Художник сразу же почувствовал в его лице вершителя человеческих судеб и был ежесекундно готов к бою — нападению или обороне, судя по обстоятельствам. Он невольно вспоминал графа Кабелля и подбадривал себя: «Но ведь тогда я имел успех, мой первый успех».
— Итак, я вас слушаю, — веско проговорил мсье Сарро.
Художник спокойно и толково изложил суть своего дела, которое всего-то и заключалось в требовании из соображений высшей нравственности и человечности коренным образом перестроить колониальную администрацию всей Франции.
Известно: чем человек здоровее и культурнее, тем богаче в его сознании ассоциации, вызываемые отдельными словами. Оба собеседника были в достаточной мере здоровы и культурны, но — странное дело! — одни и те же слова будили в их головах совершенно разные образы, представления и мысли.