Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Цепи и нити. Том VI

«Алжир, Экваториальная Африка, Конго, Габон!» — на все лады повторяли оба собеседника. Художник за спиной сановника видел тропическую природу и всеобщую нищету, а сановник, небрежно скользя глазами по лицу и фигуре художника, прежде всего, вспоминал губернаторов этих необозримых пространств. Они все были ему лично хорошо знакомы, он со всеми не раз сиживал на бирже, за кулисами театров, у карточного стола и в отдельных кабинетах дорогих ресторанов. Они все принадлежали к узкому кругу высшей аристократии, все были эпикурейцами, сибаритами и ловцами счастья, все знали друг о друге всю подноготную и не раз нос к носу сталкивались у одной заветной двери. Парадный фасад величественного здания Французской Республики украшает девиз «Свобода, Равенство и Братство», начертанный над златыми вратами, из которых выходят только избранные. Но, чтобы попасть в их число, надо в это здание сначала юркнуть с черного хода, в маленькую грязную дыру, над которой тоже есть надпись: «Do u des» («Давай, чтобы тебе дали» [лат.]). Все эти помпезные губернаторы с брезгливыми и барскими складками в углах рта и сам мсье Сарро в храм свободы, равенства и братства также пролезали через этот черный ход.

Художник рассказывает о народе колоний, а мсье Сарро вспоминает о ее губернаторе: «Ему нужно отдать карточный долг, задерживать выполнение долга чести так некрасиво. Он мне еще понадобится. Понадобится ли? В самом деле? Постой-ка, мой милый, срок твоего назначения скоро истекает, и, мне кажется, я сумею протолкнуть на твое место моего племянника мсье Ренара. Он за это поддержит мои операции на бирже: ведь он связан с Лавалем. Сам Анатоль де Монзи любит повторять: “Что касается биржи, то я слепо следую за Лавалем”. Еще бы, этот социалист явился в Париж без штанов, а теперь имеет несколько миллионов, замок, три поместья и графский титул. Недурную идею дал мне этот странный субъект. Откуда моя красотка его выкопала?»

Мсье Сарро начинает даже более внимательно слушать его и благосклонно взирать на просителя, сидящего перед ним в скверном костюме и солдатских ботинках. Похожие на симпатию чувства неясно шевелятся в его душе, но свет из зеркального окна падает на худое и одухотворенное идеей лицо художника, и сановнику делается вдруг не по себе. Он уже видел вблизи себя такие лица в Индокитае, последний якобинец невольно отодвигается подальше и уже с подозрением смотрит на посетителя.

«Откуда она выкопала такого нелепого пещерного человека? Кто он? Неужели ее любовник? Вот вкус! — сановник злобно щупает глазами художника. — Да, он одержимый! А одержимые в известной мере всегда опасны. Нужно быть с ним поосторожнее и, конечно, поскорее от него избавиться».

Движением руки он прерывает говорящего.

— Свобода, равенство и братство — это элементы нашего государственного правопорядка! Они зафиксированы навеки! Поднятые вами вопросы своевременны. Позвольте вас поблагодарить за великодушные усилия, направленные к укреплению процветания и славы Франции. Ваша инициатива весьма похвальна, — тут сановник возвысил голос, и брезгливая складка в углу рта обозначилась резче, — но правительство в своей деятельности руководствуется принципом целесообразности и в порядке строгой очередности рассматривает проблемы, подлежащие разрешению. Следите за печатью, будьте в курсе событий. Я не сомневаюсь, что лет через пять этот весьма сложный комплекс вопросов также получит свое благоприятное решение.

Смуглый палец сановника с полированным розовым ногтем нажимает кнопку.

— Но, но…

— Можно пригласить следующего! — приятно склоняет голову напомаженный личный секретарь.

— Но…

Последний якобинец встает, опираясь на внушительный свод законоположений по вопросам порядка управления колониями и через стол небрежно протягивает кончики пальцев.

— Благодарю вас за весьма щедрый вклад в благородное дело гуманности и высокой морали. Прощайте, мсье.

Встреча художника с лидером социалистической партии и премьер-министром Франции мсье Леоном Блюмом произошла при необычных обстоятельствах.