Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Цепи и нити. Том VI

Пятый этаж создан верхней частью стволов и кронами деревьев-великанов ростом в пятьдесят-семьдесят метров, высотой с пятнадцатиэтажный дом. Они стоят друг от друга метров на сто и больше. С самолета верхний ярус гилеи кажется редким невысоким лесом, растущим на густой траве. Зонтообразные кроны невелики, листья их кожистые и жесткие (иначе они были бы сбиты первым же ливнем, который повторяется раз-два в день) и стоят как сложенные лодочкой ладошки: испарение здесь значительно, и великаны всегда жаждут, их листья жадно ловят влагу и почти не испаряют ее. Стволы прямые, с гладкой серой корой. Если бы не лианы, поднимающиеся от основания дерева и спускающиеся туда же, то все выглядело бы, как наш редкий сосновый лес, но сходству мешают прикрытые листвой пышные гирлянды цветов на самих деревьях и на лианах и, главное, пестрая окраска листьев: экваториальный лес постоянно в цвету и в плодах и постоянно меняет листву. Каждый отдельный лист живет два-три года, но на дереве одни листья в почках, другие — в разных стадиях развития, третьи — в разных стадиях увядания, тут вечные весна и осень, и лес всегда многоцветен и богат. Эта не скромная красота наших лесов: в такой тесноте все умеренное и деликатное затеряется, не пробьет себе дорогу к свету и не привлечет внимания насе-комых-опылителей. Здесь если цветок — так с кулак величиной, если соцветие — то в рост человека; если окраска — то не бледная, а дико кричащая, изумительно чистых и ярких тонов; если аромат — то не тонкий и нежный, а тяжелый, резкий, пряный, приторный, одуряющий: здесь благоухает все — цветы, листья, даже кора. Зрение подавлено грубой пестротой красок, обоняние — грубой смесью сильнейших ароматов, слух — необыкновенным птичьим концертом.

Верхний этаж — это жилище мелких птиц, которым не страшны орлы. Они окрашены природой под прелестнейшие цветы: куда ни глянь, они стайками носятся меж стволов и лиан, как живые яркие букеты, но только на диво певучие и шустрые. С утра и до вечера здесь неумолчно гремит радостный тысячеголосый хор — кажется, что все кругом не только играет красками и благоухает, но и чирикает, посвистывает, прищелкивает. Наконец, огромные, невероятно цветистые бабочки порхают не единицами, как у нас, а удивительными звездными скоплениями: меж стволов плывут и крутятся длинные изумрудные и рубиновые облака. После дождя взовьются первые сверкающие бабочки — и кажется, будто деревья роняют драгоценности, будто дождь смыл немножко краски с безумно ярких цветов, и теперь они плачут разноцветными слезами. А потом солнце заиграет на бесчисленных капельках, птичий хор дружно грянет свою кантату, цветы яростно, наперебой друг другу бросят в горячий влажный воздух тысячу запахов, и они повиснут плотной стеной, эти звуки, краски и ароматы — и тогда экваториальный лес предстанет во всем своем великолепии перед очарованным человеком, который стоит умиленный, восхищенный, пораженный и думает только: «Не волшебный ли это сон? О, какое счастье жить в этом мире!»…

То, что с самолета казалось травой, на которой возвышаются невысокие редкие деревья, на самом деле является кронами листвы деревьев четвертого яруса. Они сдвинулись теснее, но все же не касаются друг друга. Спустимся туда. И этот этаж тоже кажется невысоким лесом, где основанием служит как будто бы трава, только здесь много больше стволов и лиан — своих и чужих, то есть тех, которые насквозь проходят этот этаж и уходят в листву — вверх, в невидимый отсюда солнечный санаторий пятого этажа. На первый взгляд, здесь все напоминает наш густой лиственный лес: и колеблющиеся снопы лучей, которые прорываются сверху и шарят в прозрачной зеленой тени, и случайное дуновение ветерка, и умеренная приглушенность звуков. То здесь, то там раздается знакомое кукование кукушек, глуховатое воркование голубей. Изредка резко каркает большая птица, похожая на тетерева, и снова тихо, жужжат осы, пчелы и шмели — ну совершенно как в нашем лесу в жаркий летний день. Но родную зеленую тишину нарушают резкие вопли обезьян и их неугомонная возня. Помимо больших птиц, в этом этаже обезьяны такие же главные жители, как пестрые голосистые пичужки в самом верхнем. Где-то высоко, над пятым этажом, дунет ветер, а здесь, в четвертом, зашевелятся и поползут в зеленом полумраке золотые снопы солнечного света и выхватят из тени то летящую по воздуху маму с детенышем на спине, то висящего на хвосте папу с крупными плодами в руках, то детишек, которые, как наши ласточки на телеграфном проводе, уселись на длинной ветви и деловито ищут насекомых друг у друга. Потом вдруг крик, смятение, бегство — и солнечный луч обнаруживает пятнистую спину крадущегося хищника.