Пир бессмертных. Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Возмездие. Том 4

Умер культ. Все идолы развенчаны И от постаментов нет следов,Лишь одни нас любящие женщины Ждут по праву гимнов и цветов!Сколько раз мы были б обесчещены И врагам спускали сколько раз,Если бы не любящие женщины,

Гордостью тревожащие нас.Сколько раз, убитых невезением,Возвращали нас опять к бойцам.Окрылив дерзаньем и терпением,Их животворящие сердца.Сколько раз и в горе мы, и в радости Припадали к родникам их глаз —

Почерпнуть сладчайшей в мире сладости, Верой в жизнь напиться про запас.И всегда, от века и до вечности,Мы в долгу перед любовью тех,Кто щедрей нас в гордой человечности И великодушней в доброте.Культа нет. Все идолы развенчаны.

Постаментов стёрты все следы.Только им, — нас любящим, — обещаны Поколений светлые труды!

Я живу, как в угаре, как в одном ни на минуту не прекращающемся порыве вперёд — кое-как ем и мало отдыхаю, моя голова вечно занята мыслями о том, что надо сделать, расчётами, поисками удачных слов и фраз. Я непрерывно озабочен — боюсь что-нибудь забыть, боюсь, что не успею завершить задуманное, боюсь четвёртого нападения рака и третьего удара и, главное, боюсь потери времени, боюсь, что события обгонят меня. Ах, как я кляну свою инвалидность и потерю нескольких лет после освобождения! Но делать нечего, надо сильнее вонзать шпоры в собственные бока и яростнее рваться вперёд.

Иногда мелькает здоровая мысль: «А уж не родственник ли я Иосифу Виссарионовичу по паранойе? У меня та же болезнь, но в иной форме! Вспомни-ка прабабушку, которая умерла связанной чудаковатым дедом, и мать, которая всегда была необычной, странной и привлекательной, не похожей на всех? Я же — врач и должен сам понимать, что я — параноид, психопат-маньяк в состоянии постоянного душевного возбуждения, напряжения и эйфории!» Но сейчас же другая, ещё более здоровая мысль гонит меня: «А кому какое дело до моего психического состояния? Я занят нужным делом, мои записки нужны, так о чём же заботиться?! Меня скоро не будет, а они останутся, и в этом, только в этом и всё дело!»

Поэтому положительные отзывы дают мне силы. Я не один, я чувствую рядом локоть друзей. Значит — мой труд полезен, а сознание этого делает его радостным! Это не патологическая эйфория, это великая радость и счастье творчества, это — Шёлковая нить!

Мои записки — черновой материал для будущих социологов, политиков, историков. Эти люди живут рядом. Они ждут. Значит, ни одного дня отдыха, пока работа не закончена!

Вперёд!

Своё дело я сделаю, а остальное поручаю судьбе: книги, как и их авторы, имеют свою историю, и я, верящий в своё счастливое избрание, твёрдо убеждён в счастливом окончании чемоданного заключения своих рукописей!

Глава 7. Беседа за круглым столом

Наша комнатка похожа на корабельную каюту: справа и слева стоит крупная мебель — диван и сервант с одной стороны, платяной шкаф и шкаф с холодильником — с другой. Между ними втиснуты этажерки, а где осталось место, на стене подвешены книжные полки. Между отдельными предметами едва можно просунуть палец. Место перед окном занимают стол и четыре стула. Свободного пространства так мало, что от двери к столу надо идти гуськом, а места на стульях занимать по очереди. Поэтому мы не можем принимать больше двух гостей сразу.

Стол у нас четырёхугольный. Но когда приходят Степан Ипполитович Медведев, Борис Владимирович Майстрах и Семён Иосифович Шавцов и затевают за чаем серьёзный и долгий разговор на какую-нибудь общественную тему, то мы называем его модным сейчас термином — беседой за круглым столом.

Медведев отсидел в Норильске полтора десятка лет и вышел таким же, каким был, — бодрым, приземистым крепышом, горячим и искренним человеком. Майстрах после Суслово побывал во многих местах заключения и ссылки, в том числе и в Норильске, и тоже остался таким, каким был, — долговязым и тощим, проницательным и информированным.