Пир бессмертных. Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Возмездие. Том 4

Степан восстановлен в партии, но он теперь не заместитель министра путей сообщения, а всего только скромный заместитель директора небольшого завода. Майстрах — не генерал, а полковник в отставке, работает в комиссии по истории советских вооружённых сил, беспартийный. Семён вообще не был репрессирован, он даже когда-то работал в Секретариате Берии. Теперь это такой же убеждённый коммунист, каким он всегда был. По своему официальному положению — неосталинист, осторожный, в меру поддакивающий, но очень разумный и мыслящий. В институте дважды избирался секретарём партийной организации, однако остаться в стороне от внутренних сомнений и поисков не смог: «Голова мешает спокойно жить!» Так и доискался этот пучеглазый, дородный «Зеркальный Карп» до бесед за круглым столом. Особого рвения не проявлял, больше слушал, пыхтел и пил чай (в вечер до 20 стаканов), а если вставлял своё замечание — то всегда умное, дельное и интересное.

Была у собеседников одна беда — все яростно курили. А Анечка терпеть не может дыма. В вечера бесед она уходила к Лине, освобождая тем самым третье место за столом. Мы сервировали стол кое-как, подчёркивая тем самым, что собралась мужская компания. Час расставания был всегда один — ровно в десять. Когда все уходили, я поспешно раскрывал окно и дверь и убирал и проветривал комнату. Через полчаса являлась Анечка, нюхала воздух, искала пепел на скатерти и недовольно ложилась спать — она не любила непорядка.

Сели. Разлили чай. Все взяли по ломтику сухого печенья. Пауза.

— Прекрасная нынче погода, — начинает Стёпа.

— М-м-м-да. Холодновато немного, — поддерживает Борис.

— Не ходите вокруг да около и не теряйте времени, — улыбается Семён. — С чего бы ни начали, всё равно кончите одним и тем же — почёсыванием ушибленного места. Переходите к любимой и неисчерпаемой теме: Сталин и его время.

Гости довольно улыбаются.

— Неисчерпаемой — да, но не любимой. К тому же мы расширили её, включив и наследника Сталина, — сказал я. — Давайте повторим термины, чтобы не путаться и совершенно точно понимать друг друга. Человек, в эпоху террора отвечающий за государство и партию, — Сталин; он жив и по сей день, его дух властвует в грандиозном Мавзолее, имя которому — СССР. Психопат, пробившийся в деспоты, — Джугашвили, его тело вынесли из Мавзолея и похоронили у Кремлевской стены. Борьба за власть путём истребления миллионов советских людей — сталинщина, и люди, помогавшие Сталину в терроре, — сталинщики. Это трагическая полоса нашей истории. Выстроенная Сталиным на обломках ленинизма система чиновничьего бюрократического социализма и образ мышления чиновников, строящих сегодня государственный чиновничий социализм, называются сталинизмом. Неосталинисты — это обыкновенные советские люди, воспитанники чиновничьей системы.

Неосталинизм породил Хрущёва, как наследника Сталина, а Хрущёв, заменив трагическое комическим, создал хру-щёвщину, диалектически противоположное и в то же время неразрывно единое историческое детище сталинщины. Хру-щёвец — это перекрашенный в весёлые цвета мрачный и скучный сталинщик. Все согласны с терминологией?

— Согласны, — сказали Стапан, Борис и Семён.

— Гм… — вдруг насмешливо хмыкнул Борис. — А как же мы будем называть тех, кто придёт на смену нынешним неосталинистам после смерти или устранения Хрущёва?

— Никак, Борис! — ответил за меня Степан. — У наследников Сталина два пути: если персональной власти будущего диктатора не будет ничего угрожать, он, без сомнения, предпочтёт бескровный путь, а человек, который душит народ и мешает его свободному творчеству, цитируя при этом Маркса и Ленина, — этот всегда будет неосталинистом, как бы он ни маскировался. Но если для персональной власти возникнет угроза, то диктатору придётся перейти на кровавый путь. Тогда мы, если выживем, будем называть его сталинщиком, ибо только так должен называться человек, который под пьяный мат стреляет в затылки советских людей.

— Ладно, согласны и с этим!

— Путаницы не будет? Ну, пойдём дальше. У вас есть что-нибудь новое для сегодняшнего обмена мнений за круглым столом?

— Есть! — кивнули три гостя.

— Тогда начинай ты, Борис!

Майстрах откладывает сигарету и не без удовольствия вынимает пачку потёртых листов — рукопись, отпечатанную на машинке. Это — самиздат, то есть циркулирующая по рукам подпольная литература, характернейшая примета последнего года хрущёвского режима, это позор, грозное предостережение и исторический приговор.

— На этой неделе мне дали почитать открытое письмо одного советского журналиста И.Г. Эренбургу. Я его зачитаю, а потом поговорим.

Все отхлебнули чай, долили чашечки, и Борис начал читать:

Илья Григорьевич!

Я принадлежу к тем, кто считает Вас одним из самых умных и передовых писателей нашей страны. Как и другие, я особенно ценю Вас за то, что в трудные времена Вы стремились не гнуть спину, когда другие молчали или лгали, вслух говорили правду.