Пир горой

Какие ужасные ночи она проводила в своем заточении… и все думала о нем, о Капитоне Титыче. Пробовала отмаливать это наваждение, но и молитва не спасала – не было в ней настоящей молитвы. «Приворожил он меня, присушил», – с тоской думала Агния и приходила в ужас от собственного бессилия. Ничего не могла она с собою сделать и опять начинала думать о сердитых и ласковых глазах Капитона Титыча.

Только и было отдыху Агнии Ефимовне, когда слепой муж укладывался после обеда спать. Хоть один час покойно проспит… К этому времени обыкновенно приходила Аннушка – она тоже едва урывалась от своей скитской работы. Присядут молодые женщины куда-нибудь на крылечко и разговаривают свои разговоры. Стояло уже лето, дни были жаркие – так и томит жаром.

– Купаться просилась у матери, – жаловалась Аннушка, – озеро-то тут и есть, только под гору сбежать… Не пустила. Говорит, угодники-то по пятидесяти годов не обнажали себя, а ты выдумала, озорница, плоть свою тешить.

– Им все нельзя, старухам… – вздыхала Агния. – Чужой век изживают. Я-то привязана к мужу, как цепной пес, а ты-то с чего изводишься в скиту? Кабы я была на твоем месте, так…

– А тятенька?..

Агния только улыбалась. Что такое тятенька? Он тоже старик, а молодым когда был, так по-молодому и думал. Девица – вольный человек, пока не запоручила свою голову.

Они вместе гуляли по скитскому двору, когда надоедало торчать на крылечке. Любимым местом Агнии была «стенка».

– Аннушка, пойдем на «стенку»?

– А игуменья увидит? Да и Яков Трофимыч тебя хватится…

– Пусть хватается, постылый… Час – да мой!

«Стенка» была у самых ворот. Скитские сестры, прежде чем отворить крышку, выглядывали сверху из-за тына, причем подставлялась деревянная лесенка. Из-за тына можно было видеть и озеро Увек и громадное селение. Сестра-вратарь обыкновенно не пускала на «стенку» и сердилась, но Агния умела ее уластить. Аннушка только дивилась, откуда у Агнии такие слова берутся.

– Ох, снимете вы с меня голову, – ворчала старуха-вратарь. – Ужо, того гляди, проснется честная мать…

– Мы только чуточку поглядим, – говорила Агния. – Ведь мы не скитские сестры, а мирские… Нечего с нас взять.

Агния и Аннушка вместе взбирались на лесенку и любовались «миром». Боже, как там хорошо!.. И сколько там вольного народа живет! И всем-то весело, всем хорошо! Бледное лицо Агнии покрывалось тонким румянцем, и Аннушка каждый раз любовалась ею: писаная красавица эта Агнюшка!

– Вот взять соскочить с тыну – только и видели… – говорила Агния, заглядывая через тын. – И ушла бы, кабы не своя неволя… Ты думаешь, меня Яков Трофимыч связал?..

У Агнии глаза начинали блестеть, грудь поднималась высоко – вся она была огонь и движение. Странно, что Аннушка каждый раз чувствовала себя как-то неприятно и точно начинала ее бояться. Что было на уме у Агнии? Чему она смеется? Агния в эти минуты действительно ненавидела Аннушку, глухо и нехорошо ненавидела. Ей даже хотелось столкнуть ее с тына. Раз Агния, глядя на Увек, проговорила задумчиво:

– Знаешь, Аннушка, я тебе расскажу твою судьбу…

– Не надо, Агния. Я не люблю… Это грешно… судьбу угадывать.

– А я все-таки скажу… Я все знаю, что будет. Ты вот сидишь в скиту, как птица в клетке, а суженый-ряженый ходит ветром в поле. Далеко залетел ясный сокол, а думки-то все в скиту. Сколько ни побродит он по горам да по болотам, а сюда вернется, и сейчас к красной девице. Я сон такой видела… Богатство они найдут… много золота… Уехали бедные, приедут богатые. Не чует души в своей дочери Егор Иваныч, а ничего не поделаешь: придется расстаться.

– Будет, Агния… – умоляла Аннушка. – Нехорошо.

– Нет, ты слушай сон-то… Вернется ясный сокол, разобьет клетку и увезет птичку на вольную волюшку… Миловать ее будет, целовать, обнимать…

Говоря последние слова, Агния все больше и больше наклонялась к Аннушке, к самому лицу, так что та чувствовала ее горячее дыхание. А какие были глаза у Агнии в эту минуту – так и смотрят прямо в душу! Аннушка вся дрожала, не смея шевельнуться.

– И она его тоже ждет… – уже шепотом говорила Агния. – Лестно такого сокола приголубить. Другие-то бабы завидовать будут… И у ней свои слова найдутся. Сейчас-то ничего не понимает, а тогда вся заговорит… А дальше…

Агния откинулась, точно проснулась от тяжелого сна. Лицо было такое бледное, глаза потемнели, на губах судорожная улыбка… Аннушка замерла от страха.

– Агния, будет…

– Х-ха, испугалась, смиренница!.. Хочешь, я вот сейчас со стены прыгну?.. Не бойся, никуда не прыгну…

В свою келью Агния возвращалась, точно пьяная, и даже шаталась на ходу. Аннушке сделалось жаль ее.

– Зачем ты так себя расстраиваешь, Агния?

Агния посмотрела на нее безумными глазами и захохотала.

– Уходи от меня, – шептала она. – Ты ничего не должна знать, что будет дальше… Уходи!

VII

Целый год об Егоре Иваныче не было ни слуху ни духу, – точно все в воду канули. Раз только была засылка к матери Анфусе от честного старца Мисаила через прохожего странного человека, пробиравшегося по раскольничьим делам в мать-Расею.

– Наказал больно тебе кланяться, мать Анфуса, – повторял странник в десятый раз.