Пир горой

Егор Иваныч как-то разом оборвал разговор и начал прощаться. Агния Ефимовна проводила их в сени. Она не проронила в течение разговора ни одного слова и простилась молча. Когда Капитон шел по скитскому двору, он чувствовал как-то всей своей спиной, что Агния Ефимовна смотрит на него. Подходя к игуменской келье, он не вытерпел и оглянулся: она действительно стояла в дверях, прислонившись к косяку головой, точно оглушенная.

«Этакая змея подколодная!.. – думал Егор Иваныч, поднимаясь по игуменской лестнице на крылечко. – Съесть готова глазищами. Вон как замутила Капитона-то…»

Честная мать Анфуса что-то разнемоглась и приняла гостей, лежа на лавочке. Около нее сидела Аннушка. Когда Капитон вошел в игуменьину келью, он почти никого и ничего не видел. Да и какое было ему дело до кого-нибудь…

– Што вы больно долго собираетесь-то? – тихим голосом спрашивала мать Анфуса. – Долгие-то сборы не всегда к добру…

– Да уж такое дело, мать Анфуса, што скоро его не повернешь, – объяснял Егор Иваныч. – Не шутки шутить едем. Вот снежок выпадет, тогда мы и укатим по первопутку. Так и партия снаряжена… Всего-то, может, недельки с две и жить здесь осталось.

Последняя фраза произвела на девушку неожиданное действие. Она припала к отцу своей головкой и горько заплакала.

– Ты это о чем, глупая? – упавшим голосом спрашивал Егор Иваныч, гладя русую головку. – К весне вернемся… Ну, о чем?

– Так, тятя…

Этот прилив дочерней нежности сразу вышиб Егора Иваныча из делового настроения, и он умоляющими глазами посмотрел на мать Анфусу.

– Аннушка, ступай к себе! – строго проговорила старуха. – Нечего тебе здесь делать…

Девушка горячо обняла отца и с глухими рыданиями выбежала из комнаты. Егор Иваныч поднялся, сделал несколько шагов и, пошатываясь, остановился у окна. По его лицу градом катились слезы. Капитон все время сидел, опустив голову, и разглядел Аннушку только тогда, когда пробежала мимо него. Пред ним мелькнуло это заплаканное девичье лицо, как чудный молодой сон. Теперь Капитон смотрел с удивлением на всхлипывавшего Егора Иваныча и ничего не мог понять.

– Будет тебе блажить, Егор Иваныч! – ворчала мать Анфуса. – Слава богу, не маленький… И девку разжалобил и сам нюни распустил!

В комнате наступила неловкая пауза. Слышно было только, как вздыхал Егор Иваныч, сдерживая душившие его рыдания.

– Ведь одна она у меня… – шептал он, не поворачиваясь от окна. – Как синь порох в глазу… Еще кто знает, приведет бог свидеться либо нет… Все под богом ходим. Ну, Капитон, едем домой!

Всю дорогу Капитон молчал и только изредка встряхивал головой, точно хотел выгнать какую-то неотвязную мысль. Уже подъезжая к городу, он проговорил:

– А ведь я не знал, што у тебя есть дочь, Егор Иваныч!

– А для чего бы я жить-то стал? Для нее и в тайгу еду… Может, бог и пошлет ей счастье…

После некоторой паузы Капитон заметил:

– А зачем квасишь девку в скиту?

Егор Иваныч посмотрел на Капитона и, к удивлению, заметил на его лице то упрямое выражение, когда он говорил «не хочу». Мудреный был человек Капитон.

V

Первый снежок послужил сигналом к отъезду. Егор Иваныч в последний раз приехал в скит на Увеке. Прощание с Аннушкой было самое трогательное. Старик уже не стыдился собственных слез.

– Смотри, Анна, ежели я помру в тайге, вот тебе вторая мать, – повторил Егор Иваныч несколько раз, указывая на честную мать Анфусу. – Слушайся ее, как меня… Она худу не научит.

– Тятенька, я тогда пострижение приму… – отвечала Аннушка, заливаясь слезами. – Нечего мне в мире делать!

Потом девушка была выслана, и старики занялись серьезным разговором.

– Рассчитал тебя Лаврентий Тарасыч? – спрашивала старуха.

– Как же, рассчитал… Прислал сто рублей.

– Это за сорок-то лет службы? Ведь ты без жалованья у него служил…

– И за это спасибо. Ну, да бог с ним… Вот Капитону прислал целых три тысячи, чтобы, значит, чувствовал. Такой уж особенный человек…

– Уж через число особенный-то…

Честная мать была как-то особенно задумчива и после деловых разговоров сообщила томившую ее заботу:

– Пали из Москвы слухи, Егор Иваныч, што позорят нашу обитель никонианы. Строгости везде пошли. Головушка с плеч – вот какая забота прикачнулась.

– Никто, как бог, честная мать…

Когда Егор Иваныч зашел проститься к Густомесову, Агния Ефимовна встретила его с опухшими от слез глазами.

– О чем это ты разгоревалась так, матушка? – удивился Егор Иваныч, здороваясь.

– А уж мое дело!.. Тебя просить не буду, штоб пожалел! – отрезала Агния Ефимовна. – Ступай к слепому черту.

Сам Густомесов тоже держал себя как-то странно и все говорил о Капитоне:

– Вот как он мне поглянулся, Егор Иваныч, твой-то Капитон. Помру, пусть Агнюшка замуж за него идет… Деньги-то ведь все я ей оставлю. Пусть повеселятся да меня вспоминают… Хе-хе! У молодых-то мысли в голове, как лягушки сивчут.

– Не ладно ты говоришь, Яков Трофимыч… Только напрасно Агнию Ефимовну обижаешь.

– Я? Обижаю?.. Да ведь она меня любит, моя голубушка, а любя, все терпят. Она меня любит, Агнюшка, а я Капитона люблю. Хе-хе!..