Пирамида не-творчества. Вневременн'aя родословная таланта. Том 1.

«Людвиг ван Бетховен (1770–1827) учился плохо. За 5 лет, проведенных в школе, он выучился немногому – чтению, письму, начаткам латыни и арифметики. А считать так никогда и не научился толком. Когда ему, уже всемирно известному композитору, требовалось для подсчета гонорара помножить 251 на 22, он столбиком выписывал цифру 251 двадцать два раза и складывал. К людям, умевшим быстро считать и владевшим непостижимыми для него тайнами умножения и деления, Бетховен навсегда сохранил наивное уважение…» (из книги В.Черняка «Невыдуманные истории из жизни знаменитых людей: От великого до смешного…», Россия, 2010 г.).

Иван Пущин, лицейский товарищ Александра Пушкина (1799–1837), оставил следующие воспоминания: «В математическом классе раз вызвал его Карцев к доске и задал алгебраическую задачу. Пушкин долго переминался с ноги на ногу и все писал молча какие-то формулы. Карцев спросил его наконец: «Что же вышло? Чему равняется икс?» Пушкин, улыбаясь, ответил: «Нулю». – «Хорошо! У вас, Пушкин, в моем классе все кончается нулем. Садитесь на свое место и пишите стихи»…» (из «Записок о Пушкине», Россия, публ. 1859 г.).

Александр Дюма (1802–1870) еще как-то усвоил азы латыни и грамматики и в немом изумлении остановился перед арифметикой: он никогда, не смог пойти дальше умножения…

«Еще в детстве Чарльзу Дарвину (1809–1882) нравилась ясность и точность геометрии, но этот интерес не выделял его среди всех остальных. Учеба в колледже и дополнительные занятия были бессильны втолковать юноше элементарные принципы алгебры…» (из книги В.Черняка «Невыдуманные истории из жизни знаменитых людей: От великого до смешного…», Россия, 2010 г.).

«Насекомые всего мира должны быть благодарны своему великому покровителю – французскому исследователю Жану Фабру (1823–1915), особенно за его 10-томное сочинение «Энтомологические воспоминания» (1879–1907 гг.). Но знаменитый ученый, один из основателей антологии, плохо учился в школе. По субботам вслед за первым учеником дети хором повторяли таблицу умножения до 12 х 12. Счет велся на дюжины. Но для этого надо знать хотя бы азбуку. От Фабра, как это ни прискорбно, сия премудрость долго ускользала. Школа мало дала ему. Но его заметили: аттестовали как лентяя, к тому же лишенного способностей…» (из книги В.Черняка «Невыдуманные истории из жизни знаменитых людей: От великого до смешного…», Россия, 2010 г.).

«Большинство учителей в Училище правоведения (Петербург, 1850–1859 гг.) относились к Петру Чайковскому (1840–1893) благосклонно – даже математик, несмотря на то, что математика всегда была и осталась для Чайковского наукой таинственной во всех отношениях. И когда один-единственный раз у него вышла алгебраическая задача, он был настолько поражен, что сам себе не поверил, от радости бросился обниматься с товарищами, точно в Светлое Христово Воскресение…» (из книги Н.Берберовой: «Чайковский», Франция, 1937 г.).

Иван Бунин (1870–1953) вспоминал: «Директором моей гимназии был старичок из балтийских немцев по фамилии Закс… Пришел он как-то на мое горе на урок математики, которую я с колыбели люто ненавидел. Я рассеянно сидел за партой, обмахивался тетрадью, потому что от моего соседа изо рта несло пшеном, а от сапожищ дегтем, и думал о моей горькой судьбине. Неожиданно меня вызвали к доске, на которой красовались нарисованные мелом какие-то вопросы… один, другой… я стоял как вкопанный с мелком в руках, ничего не понимал и молчал. Директор с жалостью посмотрел на меня и во всеуслышание на весь класс процедил: «Тупоголовый!»… (из воспоминаний А.Бахраха «Бунин в халате и другие портреты. По памяти, по записям», российск. изд. 2005 г.). «В четвертом классе… все шло гладко, кроме математики – алгебру Бунин совершенно не мог постичь: «a» плюс «b» равняется «c», он так и не уяснил себе, – все абстрактное его ум не воспринимал… пришлось махнуть на математические науки…» (из воспоминаний В.Муромцевой-Буниной «Жизнь Бунина: 1870–1906. Беседа с памятью», сов. изд. 1989 г.).