– Вот именно! – воскликнула Джен. – Когда из чемодана появились щипчики, я, точно помню, подумала вот что:
– Хочешь не хочешь, а похоже, это место всерьез надумало тебя тут оставить. – Лесис аккуратно расставил на столе свои крохотные блюдца и чашки. – И это ты еще не знакома с местным народцем! Уж если им надо кого заполучить… Хватают в правители первого попавшегося проходимца!
Глава четвертая
Приготовления на «Кошмаре»
«…П
Корноухий опустил перо в чернильницу. Удивленно перечитал в судовом журнале последнюю строчку, будто не веря, что сам ее написал.
Несмотря на заверения Дечиманкелы и Вегетарианца о безопасности полета, с отсылкой к успешным испытаниям в битве железных драконов, на душе Корноухого было неспокойно. И дело не только в том, что часть команды откровенно дрейфит, а Весельчак устраивает саботаж, – до бунта сейчас не дойдет. Хочешь убраться отсюда – придется рискнуть, это даже Весельчак понимает. Кому-кому, а ему есть куда возвращаться: надо же, отец тридцати шести детей! Тут и за одной-то не успеваешь уследить… Поэтому в полет отправятся все. Ну, может, за исключением Железного Когтя.
Корноухий поймал себя на мысли, что будет этому рад: Джен не останется без охраны. Ведь куда-то же исчезает этот пират не реже чем раз в неделю. И за провиантом всегда отправляется именно он. Вся команда уверена: Коготь знает, где прячется Джен. Но спрашивать его бесполезно – вот же «образец верности», когда не надо! – все равно не скажет.
Джен. Дженифыр – вот что в действительности скребет Корноухому душу.
Уйти из Тысячегорья без нее – значит расстаться. Теперь навсегда. Конечно, такое случается, таков порядок вещей: однажды взрослые дети остаются одни. Дженифыр выросла и не нуждается в опеке. Но как же мало они общались! Успел ли он сказать ей самое важное? И что? Что, акулу вам в ухо, в этой жизни «Самое Важное»? Этого Корноухий не знал и оттого бессмысленно и ритмично снова и снова окунал перо в чернильницу.
– Капитан! – В распахнувшуюся дверь каюты ввалился Громила, а в судовом журнале появилась жирная клякса. – В бухте Зимней Луны над маяком появился флаг. И где этот маячник был ланьше? Ух, как он плигодился бы нам той ночью! И лифы бы обошли, и «Кошмал» не плишлось лемонтиловать…
Корноухий почувствовал, как сердце учащенно забилось. С большим трудом подавил волнение: «Вот она где!» Делано равнодушно поинтересовался:
– Это вся ерунда, с которой ты явился?..
– Ой! Нет! Там Утя-Путя опять кого-то подстлелила…
– Что? – не понял капитан.
– Бум-бах! – пояснил пират. – Очень клупная птица! Ей логатка пело сломала. Пока падала, об лею клыло ушибла.
Немолодой и действительно крупный кондор сидел на пороховой бочке, с тоской разглядывая согнутое перо. Мятая фуражка лежала у него на коленях, синяя сумка валялась поодаль раскрытой, ветер гонял по палубе ворох тонких газетных страниц.
– Почтальон? – поинтересовался Корноухий.
Птица обреченно кивнула.
– А я – капитан этого судна. Как у вас говорят: любезно выражаю упоение, но сожалею об обстоятельствах нашей встречи… Чем я могу вам помочь и, так сказать, загладить меткость стрельбы своего матроса?
– Газеты, – без надежды ответил кондор. – Годовая подписка – Хранителю Света. Бесценная бандероль.