Пираты московских морей

Фризе оправдывал свое вмешательство в потустороннюю историю словами небезызвестного среди театралов персонажа по имени Гамлет: «Есть многое на свете, друг Гораций, что и не снилось нашим мудрецам».

Когда Фризе сделал замечание на неправильное ударение в имени одному своему приятелю-милиционеру, тот отмахнулся:

— Да мне без разницы! Когда я оформляю показания очередного преступника, у меня нет времени на то, что бы выяснять, где ставить ударение в его фамилии?!

— Ты прав, — сказал тогда Владимир с сарказмом. — Где уж тут обращать внимание на такие мелочи.

Приятель сарказма не заметил.

Есть явления непознанные, а есть — непознаваемые. Владимир Петрович был согласен с такой постановкой вопроса. Придет срок, и человечество их познает. А вместе со всем человечеством и он, Фризе. Вон, адронный коллайдер, доказал практически, что параллельные миры существуют! Скоро люди начнут туда «гулять», как с Тверской на Пушкинскую!

На счетах сыщика в нескольких европейских банках лежало больше миллиарда евро. Неплохой аргумент, чтобы поверить призраку, который пообещал снабдить сыщика «капустой» и свое обещание выполнил. Да еще в таком количестве.

Поэтому, стряхнув с себя вселенскую грусть, Фризе постарался расслабиться и получить удовольствие от утренней чашки кофе. Получилось. Кофе наконец-то обрел свой прежний замечательный вкус и аромат.

После завтрака он пошел в гостиную, сдернул с телевизора плед и включил его: на экране лихие парни пели песенку про «банкетоход». Он нажал на пульт управления. Экран погас.

Владимир разглядел в нем смутное отражение человека в белой рубашке и вишневой домашней куртке. На большой голове топорщились непричесанные волосы. Фризе постучал по отражению лохматой головы кончиком указательного пальца, словно хотел сказать: думай, Чапай, думай! Но думать ни о чем не хотелось.

Если бы сыщик читал «Дневники» Льва Толстого, то, наверное, вспомнил одну запись:

«Я вижу в зеркале человека, слышу его голос и вполне уверен, что это настоящий человек; но подхожу, хочу взять его за руку, и ощупываю стекло зеркала, и вижу свой обман».

Доживи Лев Николаевич до эпохи телевидения, он, возможно, произнес свои вещие слова, ощупывая не зеркало, а так же, как и Фризе, телеэкран.

Так как белые (или все-таки серые?) клеточки Владимира Петровича отказывались думать о чем-нибудь серьезном, он стал думать о телевизионной рекламе. Сколько раз давал себе слово научиться полностью игнорировать ее, но попробуй осуществить задуманное, если она появляется, едва включаешь «ящик»! Народ «веселится и ликует» на всех каналах! Может быть, это я такой «везучий?»

Фризе опять нажал на пульт дистанционного управления. На канал «Культура», единственный свободный от рекламы. «Попутную песню» Михаила Глинки рекламщики распевали и здесь.

Из-за плотно затворенных дверей кабинета доносилось жалобное верещание телефона: Фризе специально настроил сигнал на комфортный лад, чтобы не вздрагивать спросонья, когда нетерпеливый клиент позвонит среди ночи. Или любимой девушке захочется в неурочное время услышать ласковое слово.

На экране блондинку, замотавшую себе голову туалетной бумагой, сменили бритоголовые молодые люди с оружием в руках, судя по мизансцене, собирающиеся убивать друг друга. Но прежде чем приступить непосредственно к делу, они длинно и косноязычно разъясняли причины своей кровожадности. Причины показались Фризе неубедительными.

— Поменьше бы болтали, господа ряженые, — вслух сказал сыщик. — Сначала стреляем, а уж потом славим и говорим надгробные речи. Такое облегчение почувствовали бы граждане-телезрители!

Он встал с кресла, потянулся и тоже почувствовал облегчение: голова совсем не болела, никакого похмельного синдрома. И полная ясность в мыслях.

С тяжеленным креслом в руках Владимир прошел в кабинет, поставил его на законное место и только тогда поднял телефонную трубку:

— Але! — произнес он бодро.

— Ну, наконец-то! — услышал он слабый голос Забирухина. Похоже, что начинать разговор с этих слов у него стало традицией. — Я уж думал, тебя похитили и с часу на час потребуют выкуп.

— Семен Семенович! Что у тебя такой голос слабый?

— Ты еще спрашиваешь! За мной на Мосфильм жена на машине приехала. Спрашивает, а где Владимир Петрович? Откуда же мне знать, говорю, он совершеннолетний. Ну и досталось мне за то, что тебя бросил. Им же, бабам, не станешь объяснять, сколько у совершеннолетних богатых мальчиков на киностудии соблазнов. Соскочил налево?

— Нет. Взял такси и домой приехал.

— Ну-ну, — не поверил режиссер.

— Правда.

— Принимается, — сказал Забирухин.

Фризе подумал, что он на этом и закончит разговор, но Семен Семенович трубку не положил. Наверное, с минуту он молчал, собираясь с духом, а потом выпалил:

— А ты хитрец, Владимир Петрович! Большой хитрец!

— Я и не скрываю.

— Но до Семена Забирухина тебе далеко. Семена Забирухина на кривой козе не объедешь!

— Никак не могу врубиться. Ты о чем?

— Все о том же. О Владике Гарденском. Меня тебе не удалось обработать, так ты решил бедного лицедея запугать?