Пираты. Тетралогия (СИ)

Однажды ночью исчез один из людей Бенёвского, отправившийся в гальюн. По пути туда он отправился за борт или по пути оттуда… Я такого приказа не отдавала, и никто, конечно, не признался. Как полковник ни бесился, а сделать ничего не мог. С тех пор меньше чем по трое каторжане не передвигались, что окончательно оторвало их от команды. В свои потери Бенёвский мог записать и Руди, которого я приблизила к себе и держала порученцем. Он даже спать стал отдельно от своих.

Я еще раз попыталась поговорить с Моник. В случившемся перевороте ни она, ни Отто никак не участвовали. Когда я спустилась в трюм и подошла к их отгороженному занавеской уголку, оттуда доносился яростный шепот, эдакая тихая перебранка. Я сперва решила, что Отто начал понимать, с кем связался, и устроил Моник сцену. Даже подкравшись ближе, мало что можно было расслышать, но мне стало ясно, что дело обстоит не совсем так. Вроде как Моник уговаривала Отто на что-то, а тот отказывался. Мое появление не осталось незамеченным: поляк Казимир, дежуривший с оружием в руках возле отдыхающих каторжан, окликнул меня. Моник тут же отдернула занавеску и выскочила, мгновенно покраснев от злости.

— Что тебе нужно?!

— Полегче, красотка! — я ее даже слегка толкнула в грудь. — Ты еще жива только по моей милости, и эта милость — не бесплатная! У нас есть дело.

— Дело, дело! — она и правда была взбешена. — Я же сказала: сначала я помогу Маурицию, а потом тебе!

— Чем же ты ему поможешь?

— Тебя это не касается! — она на миг замолчала, прислушалась к происходившему за занавеской. — Помогу ему получить то, что ему причитается! Он должен получить дельфина, вот и все! И ты не будешь мешать, потому что тогда ты никогда, никогда не получишь того, чего хочешь!

— Ах ты, дрянь! — сказала я, чтобы просто выиграть время и обдумать ее слова. — Думаешь, можешь диктовать мне условия?

Моник, не обращая на меня внимания, снова отшатнулась к занавеске и вдруг отдернула ее. Картинка открылась не самая приятная: лейтенант Отто фон Белов, выпучив свои светлые глаза, пытался проглотить пистолет. По крайней мере, мне сперва показалось так, уж очень это выглядело глупо. Да еще эти выпученные глаза… Будто у него запор! Пока я поняла, что происходит, Моник словно кошка бросилась на приятеля и каким-то образом не позволила ему выстрелить. Или он сам не был готов? Так или иначе, они принялись бороться. Отто тараторил что-то на немецком, пытаясь снова засунуть за щеку ствол пистолета, а Моник выкручивала ему руку и кусала пальцы. Так как силы и ловкости нашей авантюристке не занимать, я не сомневалась, чья возьмет. И вообще, захотел бы лейтенант и в самом деле пустить себе пулю в лоб или рот, или куда угодно, то просто врезал бы сперва Моник кулаком, а потом спокойно исполнил задуманное. По крайней мере, когда Джиму-Грязные Руки как-то раз спьяну надоело жить, он со своей женой так и поступил, я сама видела. А этот Отто… Не из того теста он был сделан.

Тем не менее, подскочили каторжане, помогли отобрать у него пистолет. А Отто, источая слезы и сопли, все кричал о каком-то своем фюрере. То есть, я от Руди немного знала, о каком, но тем меньше понимала, зачем так переживать. Уж страдал бы оттого, что помог Бенёвскому своих друзей погубить, почти всю команду подводной лодки. Но обвинять себя в предательстве короля, как его, ни называй, глуповато. Самый лучший король предает всех своих подданных, и не один раз. А уж этот «фюрер» явно превзошел в этом деле и многих из худших.

И все же разговор с Моник в очередной раз не получился. То, что в ходе потасовки кто-то разбил ей локтем губу, меня не слишком утешило. Я поднялась на палубу и столкнулась со спешащим на шум Бенёвским.

— Не торопитесь, полковник, Отто уже спасли.

— А что случилось? — он положил руку на всегда расстегнутую кобуру.

— Бедный мальчик пытался застрелиться.

— Вот дьявол! — Бенёвский нахмурился. — Что же делать? Отобрать у него оружие? В море бросится… Он мне нужен, а Моник не в состоянии справиться!

Я даже рассмеялась: вот такой человек этот полковник. Идет к всеобщему счастью, к свободе, а о человеке, спасшем его жизнь, беспокоится только потому, что тот, видите ли, нужен.

— Что смешного? — печально спросил он. — Кристин, неужели вы не понимаете? Европейская тирания в двадцатом веке достигла чудовищных размеров! Тиранам мало тел своих несчастных подданных, им нужны и их души. И если в моем времени для этого использовали религию, ужасно мерзкую даже по сути своей, то потом они придумали что-то другое… Все эти «фатерланд», «фюрер», «тевтонский дух» и прочее… Я мало что могу в этом понять, в этом, видимо, надо участвовать. Но, кажется, вся нация искалечена. Вот и Отто — не может простить себе, что пошел за мной, за идеалами свободы и за любимой женщиной. Хотя, что еще нужно человеку, ну скажите?

— Люди разные. Мне вот нужен корабль, море и друзья. А без идеалов я обойдусь. Без любимой женщины тем более.

— Шутите… — Бенёвский оперся о борт. — Море, корабль, друзья — это прекрасно. Но это ведь только для вас. А как же те, кого вы топите в этом море?