Пираты Венеры

Кто-то сказал, что мысли способны воплощаться в действительность. Но одних мыслей маловато. Как бы я ни стремился к жизни, для ее сохранения всегда требовалось забыть про диван с мягкими тапочками, подсуетиться. Как называла это моя дорогая тетя Софи, хорошо побрыкаться. Мое положение не оставляло мне выбора. Только оказавшись на суше, можно было рассчитывать на спасение, поэтому я стал выгребать. А деваться некуда, я же не рыба-кит, чтобы провести свою бессмертную жизнь в этом чертовом море! Мысли одна за другой проносились в моей голове. Некоторые из них не имели никакой связи с наличествующим положением, но были и другие. Например, о похоронном агенте м-ре Дрейере, когда он мне на заре моих лет предлагал подработать в учениках у мастера по бальзамированию. Или о венке с белыми лилиями. Нет, черт возьми, мне же вкололи вакцину! Я буду жить, пока не устану! У меня будет тьмущая тьма детишек и бюро из лилового амторианского дерева, где у нас будет стоять подставка с кучей ножиков для масла.

Только я подумал о приятном, как всем волнам волна подняла меня, бывшего калифорнийского мечтателя, и несколько мгновений пронесла на своем гребне, как будто я все еще летел в той жизни на своей черно-красной доске и держался за гик…

С более близкого расстояния береговая линия уже не представлялась сплошной стеной острых скал и кипящей пены. Я увидел разрывы. И все-таки там было что-то пострашнее скал. Оно посверкивало и временами просто блестело.

Со скоростью локомотива, вырвавшегося из депо, я понесся туда, едва успевая дышать. Где эти скалы? Пенный гребень снова накрыл меня с головой. Я крутился и вертелся, точно пробка в водовороте, но не оставлял попыток вытащить голову из воды и глотнуть воздуха. Дайте скалы! Боролся, как параноик, за каждое мгновение, чтобы доказать на консилиуме — я совершенно здоров. Именно так. В моей ярости, в моем стремлении выжить появилось что-то ненормальное, оглашенное. Где же те чертовы скалы?

Я уже абсолютно духовно созрел, чтобы встретиться с ними и кому-нибудь что-нибудь доказать.

И тут я увидел эти сверкающие зубцы. Они почему-то пронеслись слева, хотя должны были появиться прямо передо мной! Это было непостижимо. Увлекая меня за собой, набежала следующая волна. Я со всех сторон был окружен водой и все же, оказывается, оставался жив!

Шторм на море начал затихать.

Когда я в очередной раз поднялся на гребень новой убывающей волны, то с удивлением увидел перед собой сравнительно тихие воды маленький бухты. А где эти колья в просвете скал? Зубцы какие-то? Посверкивания? Оказалось, что огромная волна перенесла меня на гребне над острыми вершинами рифов к этой бухточке, защищенной от волн полоской суши. Передо мной разлеглась добродушной морскою коровой выпуклая, как все на Амторе, почти круглая песчаная коса. Мистерия продолжалась! Я вырвался из жадных рук этой тетки, которая называется смертью придурка. Выходило, судьба еще благоволила ко мне.

Я, словно яблочный огрызок, был выплюнут на песок, усеянный обломками, которые год за годом сюда приносило море.

Полежал, как на складе чудесных, совсем неизвестного назначения предметов, и подумал: какое же счастье! Встал на ноги и огляделся. Славно. Маленькая бухта, в которой я оказался, была образована устьем каньона. Нижний профиль реки уходил в глубь суши, вился-стелился между низкими холмами, поросшими низкорослыми деревьями с пышными, сплюснутыми кронами. Таких гигантских, как в Вепайе, нигде не было видно. Тут — сплошная мелочь, подлесок. Ну, у вас, на Земле-то, их, конечно же, тут же окрестили бы великанами среди деревьев, хоть и были они всего с Нотр-Дам. У вас все на Земле как-то непра-правильно. Не то что у нас, на Амторе…

Маленькая речка протекала по дну каньона и несла свои воды в бухту. Я назвал ее бухтой Дуаре и обещал себе непременно при первой возможности где-нибудь зафиксировать это название, потому что была она местом моего частичного счастья, местом спасения. Бледно-лиловая трава с голубыми и красными цветами покрывала ее берега и склоны окрестных холмов. У многих деревьев стволы были красного цвета, ровные, гладкие, будто под лаком. Встречались также деревья и с голубыми стволами. Шелестевшие на ветру причудливые листья, по цвету напоминающие гелиотроп, лаванду или фиалку, придавали венерианским лесам фантастический вид. Но мне тогда было не до этого прекрасного и необычного пейзажа: я был занят мыслительным процессом.

Понимаете, когда я бросаю все дела для того, чтобы о чем-нибудь настоятельно и убойно подумать, последствия, как правило, оказываются самыми результативными. Слишком красивое место. Слишком отчаянный рай. Не думаю, что тут так везде. Очевидно, мне повезло. Просто повезло, пошла карта. Но могло оказаться, что кто-нибудь выбрал из всех не очень приятных мест — учитывая и острые скалы, и какие-то мерзкие росчерки в них — самое лучшее. Это если предположить, что по береговой полосе так было не везде. А так было не везде! Мало того, я ж там чуть не погиб! Промахнись я ярдов на триста — и все! Чуть не гробанулся! Значит что?