Писать как Толстой. Техники, приемы и уловки великих писателей

За последние годы такой подход стал более распространенным. Роман Шейлы Хети «Как быть человеку?» (How Should a Person Be? 2012) имеет подзаголовок «Роман из жизни» и включает в себя «записанные разговоры, реальные электронные письма, плюс большие дозы вымысла», доводя связь творчества с действительностью до крайности. В одном своем интервью Хети пояснила: «Мне становится все скучнее писать о вымышленных людях — это так неинтересно, придумывать мнимую личность и ее ненастоящую историю. Я просто… не могу этого делать».

И все же надо уметь отделять искусство от жизни. Большинство писателей проделывают немалую работу, чтобы вычленить наиболее ценные эпизоды из своего личного опыта. «Люди недооценивают силу моего воображения, — утверждает Набоков, — и мою способность выращивать многочисленных „я“ в моих сочинениях»[64]. Джон Чивер часто повторял: «Литература не зашифрованная автобиография». Но это все непростой вопрос. Гейл Годвин в своем эссе-воспоминании «Становление писателя» (The Making of a Writer) рассказывает, как трудно ей было перенести собственный опыт в художественный текст:

«Факт и вымысел, вымысел и факт. Где кончается один и начинается другой, и сколько того и другого требуется? В какой момент выплеснутая автобиография превращается в художественно преобразованное воспоминание? Как понять, что пора перестать рассказывать все как есть — или как было, — и переключиться на то, как оно должно было быть, или то, что будет интереснее читать?»

После публикации «Случая Портного» Филип Рот прочитал в газете, что у него самого расстройство психики. («Это все его мастурбация», — высказался Мартин Эмис, а еще добавил: «Автор бульварных романов Жаклин Сюзанн сказала на одном ток-шоу, что хотела бы познакомиться с Филипом Ротом, но не стала бы пожимать ему руку».) Его писательская гордость была уязвлена — много лет спустя он вложил в уста своего литературного alter ego, Натана Цукермана, объяснение этой ситуации: они «перепутали имитацию с исповедью и набросились на героя, живущего в книге». В интервью 2014 г. он выразил эту идею еще яснее: любой, кто воспринимает слова и мысли персонажа как принадлежащие самому автору, «не на то смотрит». На самом деле, замысел автора таится «в испытаниях, которые он придумывает для своих героев, в противопоставлении героев друг другу и в том жизнеподобном разветвленном комплексе, который каждый из них собой являет — с его плотностью, материальностью, естественным существованием, реализованном во всех мельчайших деталях».

Вот, собственно, и весь секрет создания персонажей.

Глава 3

Украденные слова: три формы плагиата

Занимайтесь плагиатом, плагиатом, плагиатом!

Только не забывайте называть это «научным исследованием».

Том Лерер. Из песни «Lobachevsky»

Не каждую имитацию следует клеймить как плагиат. В перенятой благородной мысли или изящной детали порой способен раскрыться столь глубокий смысл, что заимствование будет возможно почти приравнять к оригинальной находке.

Сэмюэл Джонсон. The Rambler, 1751

В предыдущей главе содержится шестьдесят шесть отсылок к источникам. Могу ли я утверждать, что эта глава — мое собственное творение? Где та грань, до которой считается допустимым использование чужих слов и идей или даже чужой биографии и характера как материала для собственной работы? Сегодня принято осуждать то, что мой друг называет «перетягиванием», но явление, которое мы обозначаем общим понятием «плагиат», гораздо сложнее, чем может показаться.

Неприятие плагиата имеет долгую историю. Вот один пример. С 200 г. до 185 г. до н. э. во главе Александрийской библиотеки стоял некто Аристофан Византийский, который к тому же исполнял обязанности судьи на учрежденном царем состязании поэтов. Работая на своем посту с необычайным рвением и усердием, Аристофан регулярно перечитывал каждую из библиотечных книг. Однажды во время состязания он призвал дисквалифицировать всех поэтов, кроме одного, обвинив их в использовании чужих сочинений. Когда царь потребовал обосновать заявление, Аристофан ринулся в библиотеку и, «полагаясь лишь на свою память, извлек из шкафов кипу свитков». Вина поэтов-плагиаторов была доказана.