Пищевая цепочка

Тварь плотнее прижалась к телу Сержа. Разум человека был и мёртв, и странным образом жив, хотя и почти лишён личности. Его тоже заполнили разнообразные видения и мысленные конструкции, не свойственные человеку. В мозг Сержа поступала информация о запахах и звуках, недоступная людским органам чувств, он оказался вплетён в сложную картину ментальных образов и пси-волн. Разум человека оказался жарко полыхающим солнцем среди тусклых звёздочек, в виде которых мозгу чернобыльского пса представлялся участок леса, населённого разнообразными обитателями — существами, чьи сознания были доступны для считывания пси-органу мутанта.

Тварь тяжело заворочалась; паучьи лапы, снабжённые острыми когтями, пролезли под брюхо, стали рвать и терзать человеческое тело, придавленное к земле, придавать ему нужную форму. Сквозь раны проникали новые и новые чувствительные отростки. Затем Тварь сползла с изувеченного человека, тяжело завалилась на бок и приникла к кровоточащему обрубку мягким горбом, выращенным заранее для того, чтобы принять новую часть себя. Когда Тварь окончательно освоится с этим мозгом, она ощутит то, что свойственно человеку, — вечную неудовлетворённость достигнутым, стремление увеличить собственные знания и возможности. Это сосущее чувство, своеобразный интеллектуальный голод, совместившись с заложенной в Тварь программой, приведёт к естественному выводу: необходим ещё один мозг, а лучше два… три… много, много!.. Тварь не знала смысла арифметики, для неё не существовало понятия количества, но жажда расширить сознание за счёт присоединения новых разумов погонит её за сбежавшими обладателями мозгов. Как только Тварь будет в состоянии двигаться, она пойдёт по следу — и как обычно, поступит рационально, выберет то, чего легче достичь. Тварь пойдёт не за теми, которых много и которые умеют больно ранить, она двинется за одиночкой. Он слабый, медленный, зато его ментальная проекция горит очень ярко.

Глава 27

Когда Толик очнулся, была ночь. Он лежал у костра, рядом сидели двое, и отблески пламени неторопливо ползали по лицам и одежде, вспыхивали на оружии… Крошечные бледные язычки пламени глодали брошенные в костёр ветки. Ветки были сырые, горели неохотно, с треском лопалась кора, выстреливая в серый дым рыжие искры. Рука под тугой повязкой тупо ныла. Толик стал припоминать события, которые предшествовали забытью. Пришла мысль: почему их двое — сталкеров у костра? Должно быть три человека… Будто в ответ на его сомнения из мрака выступил Очкарик с охапкой валежника, бросил ношу у огня и подслеповато поглядел сквозь клубы дыма:

— Очнулся?

— Угу… Сталкеры, сидевшие у костра, зашевелились, уставились на Толика.

— А что со мной? — хмуро поинтересовался он.

— Болевой шок, усталость… ну и небольшая слабость от потери крови, — объяснил Шура. — Извини, браток, это я тебя. Я ж не знал, что ты с нами, думал: бандюк гонится… Голова-то кружится? Толик с трудом сел, подтянул затёкшие ноги. Моня тут же заботливо поправил чёрную курточку, которая сползла с плеча и перебинтованной руки.

— Есть немного, кружится. Да я понимаю… — парень пошевелил рукой, проверил, движутся ли пальцы. — Хорошо ты меня забинтовал. Давно я так лежу?

— Больше часа. Мы тебя сперва волокли, потом стало темнеть, решили на ночёвку встать. Очкарик присел и подкинул в огонь принесённых веток — и без того слабое пламя опало, придавленное сырым хворостом, костёр зашипел, дым повалил гуще.

— Ну я ж не мог знать… — снова стал оправдываться снайпер. — Смотрю, вроде как бандюк, курточка эта твоя чёрная с толку сбила…

— Да брось… — Толик машинально махнул рукой, дескать, всё в порядке, не извиняйся, и в раненом предплечье вспыхнула боль. — Тем более что я и есть… был… В общем, ладно. «Надо же, — подумал он, — ещё оправдывается…» По всем делам сталкеры должны были его шлёпнуть или, во всяком случае, бросить там, где он свалился. Так нет же, волокли на себе, да и остановились, конечно, из-за него. Потому что ночью нести опасно. Не бросили, в общем. Чудные люди…

Он пошевелил рукой, на этот раз осторожнее — вроде ничего, не очень больно. Потом посмотрел на ПДА. Машинка снова отключилась.

— Вот тебе и раз, — Толик с досадой покачал головой, — опять не работает. Несколько дней не барахлила, и на тебе! — Он постучал пальцами по монитору, компьютер пискнул, мигнула лампочка — сперва красным, потом зелёным. ПДА ожил, пропищал несколько звуковых сигналов и стал перезагружать систему.

— О, гляди-ка, — констатировал Слепой, — у него новая жизнь началась. Это, парень, тебе знак свыше. Начни всё сначала!

— Да, — с энтузиазмом подхватил Моня, — идём с нами! Новую жизнь начнёшь, всё будет хорошо.

— Точно! — ухмыльнулся Слепой. — Это как сталкер Петров решил новую жизнь начать, трезвую и правильную. Сказал, что бросает пить, с утра умылся, побрился, оделся во всё чистое, глянул на себя в зеркало — ну писаный красавец! И так ему это дело понравилось, что он под вечер снова напился, подрался, в грязи вывалялся. И всё для чего? Чтобы с утра новую жизнь начать!