Покажи, пожалуйста, это письмо Сергею Ивановичу. При первой свободной минуте буду писать ему большое письмо, с тем, однако, условием, чтоб он не отвечал на него. Покажи письмо и [имя-отчество неразборчиво.- Ред.],
а потом перешли его Зине. Ее я прошу переслать по очереди всем сестрам и братьям. Целую и люблю.
Твой Костя
234 *. В. С. Алексееву
Лейпциг.
4 и 5 апреля 1906
Театр огромный. Город чудесный. Публики почти полный театр. Говорю – почти, потому что есть некоторые места, откуда ничего не видно, и они не продаются. После первой картины – уже буря, после второй крикливые вызовы. Весь партер из немцев аплодирует сидя. Раек – русские студенты – неистовствует. Так повторяется в увеличивающейся прогрессии после каждого акта. Вызовы по 10-12 раз. По окончании бесконечные крики, которые прекратить нельзя, за отсутствием железного занавеса. По окончании "Федора" подают мне и Немировичу два венка огромных с самыми патетическими надписями от русской колонии и от русского консула. Уборные как в Большом театре: много, большие, жаркие, неуютные и неудобные. Директор театра – какой-то фат и хлыщ. Ничего там не добьемся, и мастера не очень любезны. До Дрездена далеко в этом отношении. После спектакля я ужинал с Немировичем, а остальные поехали с какой-то русской компанией кутить. Там, как кажется, было чертобесие. Пели русские и цыганские песни. Немцы пришли к двери поглазеть на русских, их втянули в компанию, и они запели свои песни. То же случилось с американцами. К концу наши танцевали по-цыгански, американцы- кэк-вок, немцы – свои танцы. Получилось общее братание. На следующий день нас возили показывать дом Шиллера, картинную галлерею, кабачок Ауербаха (откуда взял Гёте свою сцену в подвале того же названия). Интересно, но не очень.