Письма 1886-1917

Благодаря мизансценам, укрупненным размерам мебели и предметов, подбору исполнителей большого роста на роли взрослых мы сумели добиться нужного впечатления: актрисы выглядят настоящими детьми. "Лазоревое царство"¹ меня больше не беспокоит, ибо нам удалось создать удачные декорации, следуя Вашим замечаниям. Костюмы также, насколько возможно, приближаются к Вашим пожеланиям. Души предметов и животных представлены человечески (не знаю, выражает ли это слово мою мысль), чтобы избежать балета и маскарада. Иначе актер превратился бы в бутафорию, и роль потеряла бы часть своего внутреннего содержания.

Меня теперь заботит только одно – чтобы актеры играли хорошо, были бы на высоте ансамбля и чтобы спектакль шел, весело, легко, без длиннот.

Если бы Вы могли приехать в Москву за неделю до премьеры, чтобы проверить результаты нашей работы и внести необходимые изменения, мы были бы этому очень рады и души наши обрели бы покой. Но если это все же окажется для Вас невозможным, нам останется лишь следовать Вашим указаниям после первого представления. Есть еще один вопрос, причиняющий нам немало забот. Я имею в виду необходимость для наших актеров стремиться к легкости и изяществу французского языка и французского темперамента, в то время как они вынуждены пользоваться русским языком, гораздо более медленным и тяжеловесным, чем Ваш язык. Это придет, увы, лишь после многочисленных представлений, после полного слияния с пьесой и ее текстом…

278*. С. А. Андреевскому

9 марта 1908

Многоуважаемый и дорогой

Сергей Аркадьевич!

Вы слишком снисходительны ко мне: мое молчание непростительно, и все-таки – простите! Я краснею, пока пишу это письмо.

Глупее всего то, что молчание произошло из-за исключительной симпатии и любви, которые я питаю к Вам. Я ценю Вас как художника и критика выше всех. Я не мог ответить Вам письмом в три строчки и потому собирался писать много. Так и прособирался, пока не получил от Вас заслуженного мною выговора. Мне очень стыдно. Простите.

Вот мои извинения, если Вы их примете…

Я должен в несколько недель [поставить] "Синюю птицу" Метерлинка так, чтобы удивить Европу. К нам едут на премьеру сам Метерлинк, директора и антрепренеры из Америки, Англии, Германии и Австрии¹. Я волнуюсь, пугаюсь длинного монтировочного списка, стараюсь работать за десятерых и ломаю голову, чтоб обойти те трудности и банальности, которых так много в новой пьесе Метерлинка. Надо сделать из феерии красивую сказку; изобразить сон грубыми театральными средствами. Работа трудная и малоинтересная, так как она чисто внешняя, постановочная.

Сегодня во что бы то ни стало я решил ответить Вам и опоздал для этого на репетицию на целый час. Теперь отвечу по пунктам на Ваше первое письмо. Спасибо за ободрение и доброе слово². Мы ищем, но, увы, не находим того, что нужно. "Жизнь Человека" – это понравилось рецензентам, но не нам самим ³.

Беда в том, что стихи Пушкина у нас распевают на все голоса. Ухо современного зрителя отвыкло от этого театрального пафоса. Надо найти другую манеру: красиво говорить. Мы ее не нашли, и потому пьеса, эффектно поставленная (не я ее ставил), сыграна в главных ролях посредственно⁴.