Письма 1886-1917

…На вокзале встретил Эмилию Карловну Павловскую (певица и сестра Фанни Карловны) с мужем и с доктором Чулковым (мой бывший товарищ по гимназии). Поезд пошел тихо; я оказался опять один в вагоне. Прохладно, но пыльно. Ничего не делал и даже не читал, а только болтал с Павловскими. Сегодня в 1 час 40 минут приехал в Москву. Меня встретил Иван. Каштанка визжала. Василий стоял у дверей и изображал радость и т. д. Пустой дом, духота и даже жара на дворе (с 5 августа жара доходила до 30-40 градусов). Вспомнил я о море и его воздухе. Немного уныло, скучно. Прямо в ванну. Потом звонил в театр. Говорил с Румянцевым. По-видимому, настроение кислое, а Южин и Незлобии горят: доход выяснился – 103 тыс. рублей (а думали – 112 тыс. рублей).

Пришел нотариус по продаже дома Александры Владимировны Алексеевой. Прочитал письма. Много глупых пьес, и ничего ни приятного, ни неприятного. Пришел к обеду Владимир Иванович. Постарел, спокоен и вял. Пошли подробные отчеты. Труппа работает добросовестно. Лужский нервится. Прошли четыре картины, но на самой главной застряли и ни с места. Очевидно, ждут меня, как подстежки. Качалов, говорят, хорошо работает и даже играет. Вишневский банален, но местами трогает. Бутова – совсем плоха, и заменить некем. Германова (по словам Владимира Ивановича) – ничего не дала еще. Горев – хорош (сын, чахоточный). Халютина великолепна (бессловесная роль) ².

Поговорили о Германовой и об Эллиде³

. Владимир Иванович говорил хорошо и соглашался со мной. У Германовой нет обаяния, а роль вся на нем. Это дело отложено. Завтра собирают всех для "Месяца в деревне". От Барановской письмо – все лето хворала и была в санатории. В 10 часов Владимир Иванович ушел. Я проводил его пешком. Тепло. Вернулся и пишу тебе. Завтра утром, пошлю телеграмму. Боялся сделать это сегодня, так как, думаю, телеграмма придет вечером, позвонят у главного входа ночью и напугают вас.

Думаю о вас и скучаю. От тебя получил письмо в Париже (открытка) и больше ничего не знаю. Пишу наудачу в Париж – в Лувр: не условились, куда писать. Я здоров и не устал от путешествия. Надеюсь, что вы не трусите, так как теперь ночи лунные. Бедняжка, с завтрашнего дня начинается твоя мука – укладка, потом Париж… Ох!… Даже не знаю: кто сейчас счастливее – ты или я?!

Да хранит вас бог. Обнимаю, нежно целую, благословляю, люблю. Киру и Игоречка – обнимаю.

Твой Костя

334. Из письма к М. П. Лилиной

1909 – 21/8 Москва

21 августа 1909

Дорогой и бесценный ангел – Маруся!

Начал. Вчера был на репетиции. Настроение довольно сонное. Никто не точит ножей для битвы. Работают добросовестно. Ворчат потихоньку на Лужского. Лужский нервничает, уверяет, что здоров, и ремесленно работает очень усердно¹. Симов ничего не сделал за лето. […] Добужинский прислал три акта, их подделывают².

Написано – судя по тому, что я видел в сарае,- прескверно, как театральный маляр. Не могу понять, в чем дело. Присланная мебель – выше всяких похвал. Кто ее делал и расписывал?! Сам ли Добужинский или новый бутафор – не знаю.