Письма Фаусте (СИ)

При выезде государя из города из толпы, собравшейся у ворот, выбрался некий священник, имевший наглость, возвысив голос, требовать от Валента возвращения церквей истинно верующим, грозя в противном случае императору смертью в походе. Телохранители оттеснили возмутителя к стене, но семена разлада и раздора проросли недоверием и смущением в душах воинов. Поэтому государь задержал армию в Мелантиаде, стараясь речами и подарками поднять пошатнувшийся дух войска.

По сообщениям наших разведчиков, готы укрепились около Бероа и Никополя, значительные силы их собраны у Адрианополя. Они только что вернулись из очередного набега с награбленной добычей. Узнав о приближении римских войск, эти варвары направились на соединение со своими единоплеменниками, однако двигаются они медленно, отягощенные трофеями.

Император решил воспользоваться случаем и не дать готам соединиться. Он вызвал магистра Себастиана, ранее неоднократно бившего рассыпавшиеся по стране мелкие шайки готов и, приказав набрать из легионов и номеров по триста лучших бойцов, направил его к Адрианополю с целью разбить отходящих варваров. Себастиан великолепно справился с поставленной задачей, хотя обстоятельства не всегда складывались в его пользу.

Адрианопольцы долго не пускали его войско в город, опасаясь предательства магистра. Недоразумение вскоре разъяснилось и Себастиан на следующий день разбил варваров у реки Гебр, захватив всё награбленное ими. Вскоре разведка донесла, что Фритигерн, вождь восставших, устрашенный мощью римского оружия поспешно бежал к городу Кабилэ, где и укрепился.

Сегодня к нам прибыли посланники соправителя Валента, императора Запада Грациана, во главе с комитом доместиков Рихомером. Рихомер сообщил нам, что венценосный брат, император Грациан, находится вместе с войском в Верхней Мезии и прибудет на соединение с дядей через три, от силы пять дней. Грациан надеется, что император не начнет боевые действия до прихода сил Запада. Отдохнув и перекусив, посланцы Грациана отправились в Мелантиаду, на встречу с государем.

8 августа 378 года. Поле у Адрианополя. Вечер

Дорогая Фауста, пишу тебе в последнюю ночь перед сражением. Определенно, Валент не внял просьбам племянника. Император настроен решительно и уверен в победе. Он убежден в благоприятном исходе предстоящего сражения, его убежденность основана на данных разведки, оценивающей силы варваров в десять тысяч человек.

Следовательно, на нашей стороне численное преимущество. Кроме того, я подозревая, что государь хочет сравняться славой со своим племянником, недавно сокрушившим племя лентиезов и отнять лавры победителя у Себастиана, положившего конец бесчинству готов у Адрианополя. Я пытался умерить пыл государя, говоря, что разведчики могли ошибиться, приняв передовую часть войска готов за всю их армию, приводил многочисленные примеры, когда торопливость и недооценка сил противника приводила к гибели не только полководцев, но и государств, я просил императора дождаться подхода сил Запада, соединиться с ними, чтобы затем многократно превосходящим войском разметать высокомерие готов. Бесполезно. Валент не внял моим советам, хотя меня поддержало большинство командиров, присутствовавших на совещании. Против был Себастиан. Он заявил, что хваленая стойкость готов всего лишь досужие вымыслы тех, кто просиживает задницы в тылу. Он уже встречался с готами и с легкостью рассеял их, ведь они представляют собой нестройные толпы, разбегающиеся при первом серьезном натиске. Император согласен с магистром. Я подчиняюсь воле императора.

Чем закончится завтрашний день, я не знаю. Я покидаю императорский шатер и иду прямо за линию сторожевого оцепления. Останавливаюсь посреди поля, в полной темноте, оставляя за спиной освещенный многочисленными кострами гомонящий лагерь. Там, далеко впереди, находятся готы, оттуда ветер доносит обрывки чужой речи, громких кликов и грозного пения. Отблески огня изредка разрывают тьму ночи, выхватывая на мгновение очертания некой преграды, защищающей варварский лагерь. Завтра на этом поле решится наше будущее.

9 августа 378 года. Адрианополь. Поле смерти

Дорогая Фауста, это письмо ты никогда не получишь. Я пишу его в уме, беззвучно шевеля губами, в то время как четверо моих алан несут меня на импровизированных носилках, составленных из двух сложенных крес-накрест копий и брошенных на них конских накидок. Они сражались рядом со мной до последнего, вытащили раненого из общей свалки и несли, несмотря на рыскающую повсюду готскую конницу, добивающую бегущие остатки армии.