Письма Г.В. Иванова и И. В. Одоевцевой В.Ф. Маркову (1955-1958)

Желчь моя закипела, увидев в каком-то Life'е или Time’е портрет «новеллиста» Набокова, с плюгавой, но рекламной заметкой. Во-первых, грусть смотреть во что он превратился: какой-то делегат в Лиге наций от немецкой республики. Что с ним стало: [неразб.; ну….] надутый с выраженьем налицо[91]. Был «стройный юноша спортивного типа» (кормился преподаванием тенниса) в 3. эпоху моей заметки, которую Ваш Струве так тактично перепечатал. Но желчь моя играет не из-за его наружности, а из-за очередной его хамской пошлости: опять, который раз с гордостью упоминает о выходке его папы «продается за ненадобностью камер-юнкерский мундир». Папа был болван, это было известно всем, а сынок, подымай выше, хам и холуй, гордясь такими шутками как эта выходка. Вообще заметили ли Вы, как он в своей биографии гордясь «нашими лакеями», «бриллиантами моей матери», с каким смердяковским холуйством оговаривается, что его мать не из «тех Рукавишниковых», т. е. не из семьи знаменитых купцов-миллионеров и врет: именно «из тех». И история с «камер-юнкерским мундиром», которой он не перестал похваляться, просто смешна (и гнусна). Чтоб получить придворное звание надо было быть к нему представленным. Чтобы быть представленным, следовало иметь «руку», которая бы представляла, хлопотами и т. п. «Рука» ни с того ни сего хлопотами не занималась — надо было ее просить о придворном звании. Это (т. е. такое звание) была «Высочайшая милость». Болван папа Набоков долго этого добивался. Потом два года спустя, возомнив себя революционером, хамски объявил «за ненадобностью продается мундир», т. е. плюнул в руку, которую долго вылизывал. Также противно как глупо. Но что делал известный глупостью папа — сынок — знаменитый «новеллист» в качестве рекламы подает американцам. Очень рад до сих пор, что в пресловутой рецензии назвал его смердом и кухаркиным сыном. Он и есть метафизический смерд. Неужели Вы любите его музу — от нее разит «кожным потом» душевной пошлятины.

Хорошо. Кончаю тем с чего должен был начать — благодарность за портрет Митурича и за марки. Митурич набросал это в студии некоего Льва Бруни (правнука [?] Бруни). Это было в квартире Исакова ректора Академии Художеств. Этот Лев Бруни, сын хозяйки дома, писал мой грандиозный портрет (не знаю куда делся), он т. е. Бруни был сыном Исаковой от первого брака. Явился во время сеанса обтрепанный молодой человек и набросал эти рисунки — мой и Мандельштама. Потом его пригласили завтракать и выяснилось, что он не владеет ножом и вилкой. Еще потом стали говорить о Митуриче, как о восходящей звезде: он и Татлин. Я его больше не встречал. Что он женат на сестре Хлебникова, узнал от Вас. Портрет удивительно передал меня живым — хотя уши у меня никогда не торчали. Сколько с меня было намалевано портретов — это самый живой.

За марки большое спасибо. Вы, надеюсь, не думаете, что я идиот, коллекционирующий марки! Они для прислуги, которая моет мне ванну и напускает крутым кипятком — мое наслаждение. Но это очень существенно. И если еще наберете, пожалуйста пришлите.

Посылаю Вам наши карточки — здешнего Hyerскаго производства. Чтобы Вы убедились, что мы оба не ожирели как Сирин. Вот будете писать обо мне посмертную статью и напечатайте.

Без шуток. Этот недоебышь Иваск писал мне, что Вы не прочь обо мне написать, пока я еще не подох. Очень бы хотел, серьезно. Сами знаете, обо мне все пишут всякие идиотизмы. Все что написали бы Вы, было бы мне «лестно». Вы душка и умница и я Вас «по воздуху» искренне полюбил. Только не думайте, что я хочу дифирамбов. По поводу, то что думали, почему думали. Ох слабеет моя голова, от длинного, хотя и дурацкого письма.

Хотел бы также сказать, почему я Вас считаю другом — но до следующего раза. Это и просто и сложно и «если надо объяснять, то не надо объяснять», как сказал мой любимый Григорий Ляндау. Достаньте и прочтите его «Афоризмы»[92]

. Стоит Паскаля или Лярошфуко. И никто этого Ляндау не помнит, а ценят другого, Марка Александровича — цена которому ломаный грош.

Обнимаю Вас, мой дорогой. Извините за почерк и за чепуху. Я теперь малость получше, буду Вам отвечать, если напишите «как жестока жизнь, как несчастен человек» — эпиграф Зинаиды Гиппиус к ее статье о Брюсове. Зинаида Гиппиус была великая умница и очаровательнейшее (sic) творение. Все было в ее разговоре и в переписке — литература ее была слаба. У меня были ворохи ее писем, сгоревшие на нашей даче в Биаррице, а содержание разговоров испарилось из моей ослабевшей головы. Но ручаюсь — она была необыкновенная.

Обнимаю Вас Ваш Г. И.