Письма из ссылки

Сейчас Шмераль является одной из руководящих фигур Коминтерна. Каково шмералевское руководство чехословац-кой компартией показал убийственный опыт "Красного дня". Что привело к нам этого человека?--спрашивал меня Ленин о Шмерале, имея в виду мое близкое знакомство с внутренними делами старой австрийской социал-демократии (я прожил в Австрии 1907--1914 гг.). "Шмераль потому только оказался коммунистом,-- отвечал я,-- что во время войны ставил, вместе с Реннером, ставку на габсбургскую монархию, а не на чешскую республику. Когда последняя тем не менее создалась, он оказался перед лицом национального "общественного мнения" в безвыходном положении и купил железнодорожный билет на Москву". "Это очень, очень вероятно",-- повторял Ленин в ответ на мое объяснение. Шме-раля терпели как временную зацепку. Теперь он -- вождь Коминтерна, исключает Раковского, Радека и других. А сам он остался тем же Шмералем, и события это покажут.

Провинциальный социал-демократ Куусинен, зарезавший финскую революцию 1918 года и ничему из этого опыта не научившийся; Рафес, бывший петлюровский министр, он же руководитель китайской революции; Мартынов, который не нуждается в рекомендациях -- вот постоянные, коренные работники и повседневные вдохновители Коминтерна. Политика сползания связана со ставкой на снижение.

Тельманы, Семары, Жак Мотты, Шмерали, Эрколи * и др., конечно, чувствуют свою слабость, знают, что -- под давлением борьбы за самосохранение руководства ВКП -- более сильные группы во всех партиях отброшены от руководства, даже выброшены из Коминтерна. Вожди по назначению понимают, что могут держаться только нагромождением исключительных мер. Вот почему они сами "заинтересованы" в таких режимах, которые им кажутся "бесповоротными". Их внутренняя слабость приходит тут на помощь слабости нынешнего руководства ВКП. И результат налицо: слабость, помноженная на слабость, дала на Шестом конгрессе ложную видимость "железной силы".

На Конгрессе много говорилось О диспропорции между политическим влиянием компартий и числом их членов. Поскольку такая диспропорция существует (а ее очень преувеличивают, чтобы прикрасить ужасающую малочисленность

* Псевдоним Пальмиро Тольятти.-- Прим. ред.-сост.

компартий), она сама требует объяснения. На самом же деле основная диспропорция имеется между задачами и возможностями Коминтерна, с одной стороны, и характером его руководства -- с другой. Коминтерн живет капиталом Октябрьской революции. Тяга масс к коммунизму велика (хотя вовсе не непрерывно возрастает, как изображают это казенные оптимисты). Объективные противоречия толкают массы к коммунизму. Но ложный курс, негодный режим, казенное бахвальство, нежелание и неспособность чиновников учиться, замена идейной жизни приказом -- вот 'причина застоя и даже прямого упадка числа членов партии, а во многих случаях и политического влияния их.

Слишком хорошо известно, с каким трудом создаются кадры подлинных руководителей. Буржуазное общество спаслось после империалистской войны сперва потому, что революционному движению не хватило компартий, затем потому, что компартиям не хватило зрелого руководства. Насквозь фальшивы и просто глупы ходячие теперь фразы насчет того, что дело не в руководстве, а в массах, что мы ставим ставку на "коллективы" и пр. Самое это противопоставление не имеет ничего общего с марксизмом. Пролетариату нужны были и Маркс, и Энгельс, и Ленин. Никакие чиновничьи коллективы их заменить не могли бы. Второй Интернационал не в неделю и не в год выдвинул таких вождей, как Бебель, Жорес, Виктор Адлер и др. Не случайно во время империалистской войны, отчасти уже до войны, выдвинулись такие люди, как Лорио, Монатт, Росмер, Суварин, Брандлер, Бордига, Оверстратен и др. Загнать их в тупик и довести до ошибок -- можно. Заменить их через орготдел Пятницкого -- задача неосуществимая. Ведь подавляющее большинство делегатов Шестого конгресса, т. е. отборные из отборных, пришли к коммунизму (в значительной своей части из социал-демократии) после Октябрьской революции, многие -- в самые последние годы. Большинство делегатов, 278 чел., впервые присутствуют на коммунистическом Конгрессе. Ставка на чиновника дополняется ставкой на неопытность, неподготовленность, незрелость, блаженную доверчивость. Все это выдается за "коллективность". А над такой разрыхленной коллективностью неизбежно выдвигается единоличие, опирающееся не на представительство правильной линии, а на аппарат.

Своей политикой и своим режимом Коминтерн за последние годы систематически расчищал почву для социал-демократии, помогал ей упрочиться, оказал неизмеримые услуги Генсовету и Амстердаму. Когда мы на это указываем, виновники этого исторического преступления осмеливаются го

ворить о нашем "социал-демократическом уклоне". Лучших помощников, чем имеющееся руководство, социал-демократия вообще не может себе желать. На этом пути выхода нет. А исключение оппозиции закрепляет этот путь