Письма из заключения (1970–1972)

Галя, я думаю, подробнейшим образом проинформировала вас всех о нашем рандеву. Ну, я себя и чувствую после всего этого русским человеком на рандеву. Все было счастливо, но, как водится, о многом забыл порасспросить и многое не сумел рассказать ‹…›

То, что ты пишешь о Вите Красине, со всех сторон грустно. Во-первых, что ему, человеку из нас наиболее русскому, делать в Израиле, – ума не приложу. А во-вторых, безумно жаль Надю. Она человек сильный, и письма у нее бодрые, но состояние ее, стало быть, не из веселых. Так и получается у всех нас, самых лучших из нашего брата даже, что всякие наши беды и проблемы ложатся на бабьи плечи. Ну, бог даст, как-нибудь все образуется. На лучшее, чем как-нибудь, рассчитывать в этих случаях трудновато.

Галя должна была более или менее рассказать о моей жизни. Может, она станет там сокрушаться по поводу моего внешнего вида и прочего, – так ты не очень принимай это близко к сердцу: она в этом случае человек пристрастный. Отвечаю на твои вопросы: перевод в другую бригаду связан с внутренними реорганизациями и отсутствием у меня рабочей специальности. Бригада похуже в общежитейском смысле, но терпимо. В секции живет целиком бригада: как любил говаривать Агриколянский, – п о р я д к о м 40 человек. Народ как всякий не очень духовно близкий народ, но притерпеться, особенно если неуклонно проводить свободные часы в своих целях, вполне можно. Амнистия есть, совсем не пышная вообще, а на мою статью просто не распространяется. Но я и не возлагал никаких надежд.

Поблагодари за меня тестя и Валю за записки, я скоро им напишу и заодно Сарру Лазаревну поздравлю с днем рождения.

Еще раз: всего тебе, Ирке (стало быть, снова тебе) всего доброго. Крепко тебя целую.

Илья.

Нине Валентиновне и Алине Ким

5.12.70

Нина Валентиновна, Алинька, милые человеки!

Не сердитесь на меня, пожалуйста, особенно Вы, Нина Валентиновна, за некоторую задержку с ответом. Понимаете, какое дело: свиданьице у меня было. Личное. Трепетное и интимное. Ну, и отодвинулись все мои государственные обязанности, так как личное в коей раз потеснило общественное. Таков мой организм.

Спешу поздравить Вас, Нина Валентиновна, с сыном и тебя, Алинька, с братцем. Очень это вы в свое время здорово придумали породить Юлика. Всем очень даже приятно, мне особенно. Я поэтому и ворчать на ваши письма не стану: потому как обязан Вам в некотором роде другом сердечным.

Прочитал я Ваше, Нина Валентиновна, вкусно написанное письмо и начал сокрушаться. Все мне, значит, судьба дала: путь славный, имя громкое народного защитника и прочая, – а ведь, в сущности, призвание мое – быть пенсионером. Ваше письмо убедило меня в этом неопровержимо. Эх, ежели бы я родился пенсионером! Уж я бы, Нина Валентиновна, и не подумал бы кормить какого-то там Марата – пущай [нрзб] в гимназии, а только бы и делал, что читал переводные французские романы. Сю – очень неплохо, о Дюма-фисе я и не говорю, ну а для серьезного чтения настоятельно рекомендую Поль де Кока. В свет я выезжал бы очень редко (кстати, и выезд бы сохранился бы во всем великолепии), а принимал бы у себя по пятницам. Был бы у меня какой-нибудь оригинальный раут. Марат прислуживал бы в ливрее пижамного колера, разнося дорогим гостям бокалы с бургундским и бутерброды с килькой. Светские обязанности выполняла бы Алинька, а я хранил бы важное молчание, только вставлял бы какие-нибудь фразы. Например: «Может быть, вы и правы, но, помилуйте, а как же быть с эдиповым комплексом?» Заманчиво все это, и я коплю черную зависть в отношении всех пенсионеров без исключения.

Кстати, уж я бы не позволил никаких Алиных ночных дежурств. Знаю я эти дежурства, тоже был молодым. Хочется дежурить – изволь: есть дома пенсионер. Я бы безотказно рассказывал бы о своих колитах и коликах, и моему домашнему врачу было бы интересно и пользительно.

А всерьез: если бы я мог быть к вам в надлежащей близости, я отдал бы свои бронхи науке и Алинькиной диссертации. Знай себе изучай, каковы они у курящих, и строчи свой научный труд.

Не в упрек, но хочу я вам всем сказать еще вот что: будете лениться, я пойду к вам в секретари – сам себе буду строчить письма от вашего имени.

Что это за «Оливер» такой? Мюзикл или просто фильм по Диккенсу? Картины Нади Рушевой я видел в свое время в очень ограниченном количестве: была какая-то небольшая выставка в «Юности» этой девочки. Талантлива она и тонка, художественна безмерно, очень жаль, что она так рано умерла. Не думаю, Алинька, что ты права: кто знает, в чем миссия человека, – может, просто жить и приносить этим радость десятку людей, – да и вряд ли в 17–18 лет исчерпывается творчество.