Письма к сыну

Я пришлю тебе эту "Историю" с лордом Хантингтоном, так как весьма возможно, что во Франции ее не разрешат ни напечатать, ни продавать. Пожалуйста, прочти ее, и притом не раз и внимательно, в особенности же второй том, где есть краткие, но очень ясно изложенные сведения о многих интереснейших вещах, о которых все любят говорить, но которые по-настоящему мало кто понимает. Есть, однако, у этой книги два недостатка, в которых нашли себе выражение ребячливость и претенциозность, и на мой взгляд, они очень ее портят. Во-первых, автор совершенно не считается с издревле установившимися правилами французской орфографии; во-вторых, на протяжении всей книги он не употребляет ни одной заглавной буквы, за исключением тех слов, с которых начинаются абзацы. Я никак не могу согласиться с его манерой писать "рим", "париж", "Франция", "генрих IV" и т. п. – все со строчных букв, и я не вижу никаких оснований нарушать в этом отношении давно установившийся обычай. Это претенциозно и недостойно Вольтера, а я ведь не постыжусь сказать, что преклоняюсь перед ним и восхищаюсь им, и как поэтом, и как прозаиком.

Несколько дней тому назад я получил письмо от месье дю Бокажа, в котором он пишет: "Monsieur Stanhope s'est jete dans la politique, et je crois qu il у reussira"(281). Очень хорошо, что ты это сделал, это твое назначение. Только помни, что, для того чтобы тебе удалось что-то большое, надо научиться нравиться в мелочах. Располагающие к себе манеры и обходительность должны расчистить путь более высоким знаниям и способностям, дабы те могли проявиться в полной мере. Манеры и обходительность покойного герцога Мальборо определили решение первого короля Пруссии согласиться на то, чтобы его войска остались в армии союзников, тогда как ни их представления, ни его собственное участие в общем деле не могли этого сделать. В распоряжении герцога Мальборо не было никаких новых доводов, которыми бы он мог повлиять на короля, но манеры его оказались настолько подкупающими, что тот не смог им противодействовать. Вольтер, в книге которого мы находим великое множество тонких замечаний подобного рода, говорит о герцоге де Фейад, qu'il etait l'homme le plus brillant et le plus aimable du royaume, et quoique gendre du general et ministre, il avait pour lui la faveur publique(282). Из-за различных мелких обстоятельств подобного рода, человека, поистине весьма достойного, люди часто начинают ненавидеть, если манерами своими и обращением он не способен заставить себя полюбить. Разберись в этом на своем собственном примере, и ты увидишь, что из всех искусств тебе в первую очередь следует изучить искусство нравиться и полностью овладеть им. Глупый тиран говорил: "Oderinf modo timeant"(283) – человек мудрый сказал бы: "Modo ament nihil timendum est mihi"(284). Рассуди сам на основании своего собственного повседневного опыта, насколько действенно бывает это приятное je ne sais quoi, когда ты чувствуешь, а ты и всякий человек вообще, конечно, это чувствует – что в мужчинах оно более располагает к себе, нежели ученость, в женщинах – более, чем красота.

Жду не дождусь лорда и леди*** (они до сих пор еще не приехали), потому что они совсем недавно виделись с тобой, а мне всегда кажется, что я могу выудить какие-то новые сведения о тебе от того, кто видел тебя последним. Это вовсе не значит, что я буду очень полагаться на их рассказы, я не особенно доверяю суждениям лорда и леди*** в тех делах, которые больше всего меня волнуют. Собственного сына они погубили тем, что в их глазах было родительскою любовью. Они внушили ему, что не он создан для мира, а мир – для него. И если только он не уедет теперь надолго за границу и не попадет там в хорошее общество, он всюду будет искать то, чего нигде не найдет: знаки внимания и любви от других, то, к чему его приучили папенька и маменька. Боюсь в таком же положении находится и м-р***, прежде чем его не проткнут шпагой и едва не отправят на тот свет, он, верно, так и не научится жить. Что бы из тебя ни вышло, ты никогда не сможешь упрекнуть меня ни в чем подобном. У меня не было к тебе глупого женского обожания: вместо того, чтобы навязывать тебе мою любовь, я всемерно старался сделать так, чтобы ты заслужил ее. Слава богу, ты оправдываешь мои надежды, и только в одном отношении ты не такой, каким мне бы хотелось тебя видеть, и ты сам отлично знаешь – в каком. Мне мало одной любви к тебе, мне хочется, чтобы ты мог нравиться и мне, и всему миру. Прощай.

LXXVII

Лондон, 30 апреля ст. ст. 1752 г.

Милый друг,