Письма к сыну

Полковник Перри приехал сюда несколько дней назад и послал мне от твоего имени сокращенное издание "Кассандры". Я уверен, что книгу эту можно было бы сократить и еще больше. Все самое интересное в этом на редкость пухлом романе, если сделать умелый выбор, можно уместить в самом тоненьком in duodecimo(294), и я не перестаю поражаться, что на свете есть еще такие праздные люди, которые могут писать или читать эти бесконечные перепевы одного и того же. В прошлом столетии это, однако, было привычным занятием для тысяч людей, и до сих пор еще этим втайне занимаются юные девушки и чувствительные дамы, которые, впрочем, не любят в этом признаваться. Томящаяся от любви девица находит в капитане, в которого она влюблена, храбрость и все совершенства нежного и доблестного Орондата, и не одна чувствительная леди говорит на языке томной Клелии с героем, от которого она вместе с тою же Клелией ожидает вечной любви или жалуется на то, что любовь не длится вечно.

Ah! qu'il est doux d'aimer, si l'on aimait toujoursi

Mais, helas! il n'est point d'eternelles amours(295).

И все же тебе очень не худо было бы прочесть какую-нибудь из этих нелепейших книг (из которых сочинения Ла Кальпренеда еще самые лучшие), потому что тогда ты сможешь принять участие в разговоре и будешь осведомлен о вещах, о которых порой говорят другие, а мне не хотелось бы, чтобы ты был совершеннейшим невеждой в том, что хорошо известно остальным. Великое преимущество для человека – уметь говорить со знанием дела и слушать, вникая в суть того, о чем идет речь; мне доводилось не раз встречать людей, которые сами не были в состоянии сказать ни слова, а других слушали с тупыми и бессмысленными лицами.

Думается, что ни с тобой, ни с кем из твоих сверстников этого не произойдет. Если же ты вдобавок сумеешь быть гибким и держаться легко и непринужденно, то вряд ли найдется такое общество, где ты оказался бы de trop(296).

Гибкость эта особенно нужна тебе именно теперь, когда ты так много разъезжаешь по самым различным городам; ведь несмотря на то, что нравы и обычаи при дворах германских государств более или менее одинаковы, у каждого из них есть, вместе с тем, свои особенности, та или иная характерная черта, которая отличает его от соседнего. Надо, чтобы ты присмотрелся ко всем этим особенностям и чтобы ты сразу же их запомнил. Ничто так не льстит людям и не располагает их к радушию в отношении иностранцев, как такое вот немедленное принятие теми их обычаев и привычек. Я не хочу этим сказать, что тебе надо подражать натянутости и принужденности манер какого-нибудь нескладного немецкого двора. Нет, ни в коем случае, я просто даю тебе совет – с легкой душой мириться с некоторыми местными обычаями, например в том, что касается церемоний, трапез, характера разговоров и т. п. Людей, только что приехавших из Парижа и пробывших там долгое время, обычно подозревают в том, что они относятся с некоторым презрением ко всем остальным городам, и это в особенности относится к Германии. Ни под каким видом не выказывай подобных чувств, во всяком случае внешне и своим поведением, хвали все, что заслуживает похвал, только отнюдь не сравнивая с вещами подобного же рода, которые ты, возможно, видел в Париже. Так, например, немецкая кухня, вне всякого сомнения, очень плоха, а французская восхитительна, но тем не менее никогда не позволяй себе, сидя за немецким столом, хвалить французскую кухню, лучше просто ешь то, что более или менее сносно, не сравнивая ни с чем лучшим. Я знавал немало английских йэху, которые, живя в Париже, не находили нужным считаться ни с какими французскими обычаями, но стоило им поехать в какой-нибудь другой город, как они без умолку рассказывали о том, что они делали, видели и ели в Париже. Свободную манеру поведения, отличающую французов, не следует перенимать огульно, если ты живешь при каком-нибудь из немецких дворов, в то время как непринужденности их подражать и можно, и должно, но и то в различной степени, в зависимости от того, где ты находишься. При дворах Маннгейма и Бонна, может быть, осталось несколько меньше варварства, чем при некоторых других; в Майнце, где власть принадлежит епископу, равно как и в Трире (в обоих этих городах иностранцы – редкие гости), по-моему, и сейчас еще жив дух готов и вандалов. При обоих этих дворах надо быть более сдержанным и церемонным. И ни слова о французах! В Берлине можешь сколько угодно изображать из себя француза. Ганновер, Брауншвейг, Кассель и другие занимают промежуточное положение, un pea decrottes, mais pas assez(297).