Письма о современной литературе

Кроме поэтов-стихотворцев, которых число, как и число их произведений, очень ограниченно, есть писатели-прозаики, тоже поэты, ибо сочиняют изящные сочинения. Повести, и романы, и комедии в прозе читаются больше стихотворений, ибо тут есть прозаический рассказ вседневной жизни, да еще анекдотический интерес, который так любезен праздному любопытству; но прозаические изящные произведения хуже стихов; стихи, по крайней мере, откровенно объявляют свою веру в поэзию, прямо записываются в ряд поэтических произведений; повести и романы не знаешь куда и причислить: тут и рассуждения, и анекдоты, и какие-то взгляды, и претензии на художественность, – все же вместе холодно и безжизненно до крайности. Эта лукавая изящная проза продержится дольше, чем откровенный стих. Впрочем, дурных повестей не найдешь теперь ни за какие деньги; все повести недурны: в том-то и беда. Читаешь: есть как будто и занимательность, и как будто что-то вроде характеров, и слог недурен, и даже как будто есть мысль; но все это одни призраки; прочтешь – никакого впечатления не остается; повесть или комедия забывается как ничего не принесшая: ни мысли, ни образа, достойного остаться в душе после чтения; если же и встречаются кой-какие исключения, то они редки и отличаются от других повестей тем, что впечатление остается в душе несколько дольше. – Эти недурные

повести не могут занять ни мысли, ни чувства. Представьте себе человека, который и не глуп, и не умен, который обо всем имеет понятие, говорит гладко – ничего не скажет, кажется умным по наружности, не будучи таким в самом деле, – между тем имеет весь лоск приличия, так что даже никаким нечаянным оригинальным движением не выкажет себя самого и не отличится от других. Согласитесь, что такой господин невыносимо скучен; всякая положительная глупость интереснее. Все наши современные недурные повести, и романы, и комедии сильно похожи на означенного господина.

Один из современных писателей задал себе недавно очень искренний вопрос, на который он сам не нашел что отвечать: «Для чего мы все пишем?

». В самом деле, господа, для чего вы пишете? Для чего пишут г-да Некрасов, Станицкий, Панаев, Писемский, Корф, Гончаров, Жемчужников и пр. и пр.? Немолчной потребности творческой в них не видно. Мысли, которой в жертву приносится вся жизнь и которая стремится выказаться везде, повесть ли это, драма или другое сочинение, – такой мысли в них не приметно. Что заставляет их писать? А Бог их знает! – Настоящей побудительной причины, кажется, нет. Мы не спросили бы, конечно, Гоголя (как невознаградима потеря Гоголя!), для чего он пишет. Великий художественный гений, попавший в наше нехудожественное время и болезненно несший тяжесть его бремени, он, окруженный толпой микроскопических последователей, все свое литературное поприще проживающих одной какой-нибудь его фразой, одним оборотом его речи, он мог бы, может быть, сказать нам многое, что нужно, в это время вопросов и сомнений. Мы не спросим людей ученых, г-д Погодина, Лешкова, Шевырева, Кавелина, Калачева, Соловьева, Беляева и др., зачем они пишут. Они трудятся над решением великого вопроса русской жизни, как бы ни решали его розно. Но не можем не повторить вопроса выступившим наружу современным литераторам: для чего они пишут?

Как бы то ни было, как бы ни хлопотали г-да писатели, растягивая изо всех сил свои талантики и дарованьица до чего-нибудь замечательного, они сами миниатюрностью своей и бессилием доказывают, что миновалась их эпоха. Чаша поэзии выпита, на дне теперь остается один отсед. Будем же иметь мужество правды и скажем: да, минула эпоха отвлеченной литературы в самом обширном значении этого слова, минула она еще ощутительнее в смысле более частном, в смысле литературы изящной; и минула она всего явственнее в том отделе изящной литературы (как и должно быть), который наиболее, самою формою своею, принадлежит художественным произведениям: т. е. в отделе собственно так называемой поэзии, в отделе стихов. Что касается до произведений изящных в прозе, то здесь кипит еще целый рой немощных писателей, набежавших со всех сторон на опустевшую арену. На поприще же стихотворства, даже и во внешнем смысле, становится пусто: стихотворения редки, а те, какие есть, раздаются уныло и жалобно, и почти никто на них не обращает внимания. – Хоть и жестока правда, а сказать ее надобно. Стихотворный период, начавшийся с Кантемира и в особенности с Ломоносова, давший много прекрасных поэтических, хотя отвлеченных, не народных созданий и продолжавшийся, – стихотворный период в России окончился.