Письма полковнику

Она снова подошла к окну. Прислонила горячий лоб к прохладному стеклу с ультрамариновым оттенком; на верняка это какое-то особенное стекло, небьющееся, не пропускающее звуков. К тому же высоко, четвертый этаж виллы со впечатляющими потолками — во всяком случае, внизу. Здесь, под самым чердаком, скромненько, метра три, не больше. Для того чтобы доставать книги с верхних полок, предусмотрена даже не стремянка, а так, скамеечка для ног. Кстати, если встать на нее, наверное, получится больше разглядеть из окна. Правда, смысл?..

Не больший и не меньший, чем в любом другом телодвижении. Эва подтащила скамеечку к окну и влезла сверху босиком; только теперь догадалась сбросить кинжальные туфли. Магнолии и синелист внизу сдвинулись с мест, но в целом обзор не увеличился, потому что из-за стального кружева нельзя было приблизить лицо вплотную к окну. То ли это место, где она ждала посыльного, прогуливаясь по двору в купальнике, еще будто бы на свободе — или другая сторона виллы?.. да какая разница.

И вдруг она уловила там, внизу, какое-то движение. На белые плиты упала тень, и еще, и вот они подробились темно-пестрым — человеческими фигурами, сплющенными в перспективе, одна за другой выныривающими из-за магнолиевой аллеи. Три или четыре человека прошли по направлению к вилле слишком быстро, чтобы она смогла разглядеть что-то большее, чем движущиеся силуэты. Потом образовалась пауза, плиты снова стали сияюще-пустыми, а Эва впечаталась лбом в решетку, в извилистые ножи кружевного узора…

Еще один. Уверенная походка, резкие движения рук, лохматая шапка волос цвета соли с перцем. Зачем-то при остановился. Взглянул вверх?!.

Она замахала руками, застучала по стеклу, обдирая о решетку костяшки пальцев. Даже выкрикнула имя, и только тут сообразила, насколько всё это нелепо. Взглянула напоследок на обрывок безлюдного пейзажа, спустила ноги на пол и села — сползла — на скамейку спиной к окну. Прикрыла глаза.

Во-первых, вряд ли это был он. Во-вторых, он, конечно, никак не мог ее заметить — снизу, сквозь синее стекло и густую ажурную вязь. В-третьих, если она не ошиблась: то, что он здесь, само по себе достаточно красноречиво.

И вообще, разумнее всего сейчас — действительно взять почитать какую-нибудь хорошую книгу.

Эва встала и медленно, с остановками, двинулась вдоль стеллажа, выбирая. Разноцветные корешки — будто толпа на набережной; правда, гораздо более благородная, гармоничная, выстроенная со вкусом в ряд, но все-таки. И точно так же, как толпа, книги на стеллажах производят обманчивое впечатление единого целого. На самом деле это сотни, тысячи индивидуальностей, и выбор одной-единственной — непростая вещь. Как в анкетах школьного психолога: какую книгу вы возьмете с собой на необитаемый остров?

В ее случае — в тюрьму. Точнее, в камеру смертников. С вопросительным знаком в скобках, что немногим легче. Забавный тест.

А с другой стороны, Фроммштейн ведь контролирует практически все разработки Среза. Вполне вероятно, что время от времени он лично вызывает разработчиков на ковер. Или раздает ценные указания, особенно актуальные сейчас, в кризисный момент… И потом, он же клялся, будто не приставлял к ней своего претендента.

Впрочем, и это ничего не меняет.

Скамеечка по-прежнему стояла у окна, к ней сиротливо притулились туфли, неустойчивые на своих каблучищах. Лучше уж использовать ее по назначению. Походя расфутболив обувь в разные стороны, Эва приставила скамейку к стеллажу. Что там у нас на верхних полках?

Интересно. Именно здесь, в труднодоступной зоне, стояли книги на ее родном языке. Том самом, на котором обращался к ней с экрана юный Сандро, претендент, безнадежно оставшийся в проигрыше… и неизвестно, какой ценой. Нет, думать об этом по-прежнему бессмысленно и саморазрушительно. А язык… да, язык. Когда-то — пару дней назад — она говорила тому же Сандро, что давно не имела практики.

Взяла в руки первый попавшийся томик. Стихи, и не самой высшей пробы; зато много восклицательных знаков и эпитета «лиловый» в разных конфигурациях. Глянула на год и место издания: ну конечно. Вернула на полку и только тут обнаружила, что книги на ней стоят в два ряда. Вынула сразу несколько из первого ряда, заглянула внутрь. Это становилось даже увлекательным. Во всяком случае, оттягивало на себя внимание и мысли.

Задний ряд был составлен куда более вразнобой, к тому же многие корешки нуждались в переплете. Эва аккуратно вытянула из стайки брошюр толстый потрепанный том. «Декамерон». Оно. Выбрала.

Пересекла комнату, села в кресло. Старое издание, даже старинное, обтянутое кожей, с гравюрами, которые было так интересно рассматривать в тринадцать лет… Да, точно такое же. Почему Фроммштейн задвинул эту книгу так далеко, он же не обременен несовершеннолетними дочерьми?

Что-то в этом есть — в сорок лет разглядывать те же картинки.