Письма президенту

Наши горячие патриоты могли бы брать пример с израильских евреев. Те селятся на окраинах только ради идеи, хотя это невыгодно и опасно. А наши гуляют по столицам, поглядывая, кого избить, какое кладбище осквернить. И не слыхать, чтоб хоть один ради идеи переселился на Дальний Восток сопротивляться китайскому нашествию.

У них по-своему устроены мозги. Даже этот текст они могут использовать как теоретическое обоснование своего зверства. Увы, делаешь топор для плотника, чтобы дом строил, а он оказывается в руке Раскольникова – русского, искренне мечтающего улучшить жизнь любимой Родины – топором по голове.

…Стать русским может ребенок любой национальности, если ему отроду читают Пушкина («Каштанку», «Конька-Горбунка»)[39] и колыбельную поют по-русски.

Но и русский по крови малыш – не станет русским, если отроду перед ним голубой экран с Симпсонами и Маппет-шоуми (если шоу склоняется).

Увы, это мало кого волнует. Жизнь в вашу эпоху, Владимир Владимирович, так устроена, что Пушкин не приносит дохода… престижа.

Дети нашей многонациональной страны стремительно осваивают компьютер, мобильник, курс валют, крутящий момент, октановое число – это прибыль, престиж, успех, цепь на шее, перстни.

У нас теперь язык легкий и понятный: дай, беги, хочу. Это как мур-мур и мяу-мяу – все от пупка и ниже. А выше? Если у человека нет в голове «Бориса Годунова» и «Гамлета» – он как компьютер без Word’а – арифмометр, калькулятор, порножурнал.

Исчезает язык общения. Остается язык потребления. А если так – то удобнее английский: легче покупать, легче понять инструкцию.

Уход русской культуры в небытие стремителен. Она исчезает гораздо быстрее, чем сокращается население. Какой там Пушкин! – мальчики и девочки (русские по паспорту) не знают, куда впадает Волга. Ваше правительство уничтожает образование. Воспротивиться этому могло бы общественное мнение. Но его нет или оно бессильно.

Ждать, пока созреет общественное мнение, некогда. (При таком развитии событий оно не созреет никогда.) А от толпы нечего ждать добра. Да и черт с ней, с толпой, ее не убедишь. Власть (вы, Владимир Владимирович) должна немедленно все ресурсы и ум нации бросить на спасение. Как все силы бросают врачи, чтобы остановить фонтан крови; а маникюр, перхоть – это когда-нибудь потом.

Не уверен, что вы меня понимаете.

Это трагическая ситуация – поезд летит к пропасти. И это трагическое непонимание – машинист спит.

«Поголовье», «популяция» – все это говорит о том, что мы почему-то согласны, чтобы нас считали на штуки. Популяция – так можно и о мышах.

А если по душам? Извините, что снова повторю: если считать по Достоевскому и Пушкину – то сколько нас? Десять миллионов? Или пять? Или всего-то сотня тысяч?

Иностранец называется по государству. Во Франции – француз, в Испании – испанец. А наш человек называется не по стране, а по языку – русский.

И вот знание этого языка (остатки языка) сведено к умению читать этикетку, решать кроссворд.

Кто же это – русский человек?

Если считать по крови (как Гитлер евреев), то человек, чьи дедушки и бабушки русские, – русский.

А если его дедушки-бабушки еще детьми оказались во Франции, папа-мама родились в Париже; и вот он – русский по крови, но не знающий ни слова по-русски, думающий по-французски, не читавший Достоевского даже в переводе, банковский клерк – кто он? По крови – русский на сто процентов, а по нашему – ноль.

Верю, что вы не расист, Владимир Владимирович. Но хотелось бы знать: Левитан-художник и Левитан-диктор («От Советского Информбюро») – они для вас евреи или русские? Спрашиваю только для того, чтобы помочь уяснить проблему.

Сам язык подсказывает: русский – это не кто, а какой. Какой ты – то есть что у тебя в душе, в голове.

Пушкин (эфиоп, который наше всё) – ошибался. Помните его знаменитый «Памятник»:

…И назовет меня всяк сущий в ней язык:И гордый внук славян, и финн, и ныне дикойТунгус, и друг степей калмык.

Финн уже не назовет, как вы понимаете. У финнов от русского языка остались лишь «водка», «наташа», «сколько». О тунгусах и калмыках точных сведений нет; все зависит от родителей и учителей; но радужных надежд питать не приходится.

Когда ваши министры и советники говорят «мы въехали в рынок» – они даже не понимают, какой яркий образ возникает. Рынок – это «хаммер», «лексус», «порше». Попробуйте въехать в них на «Жигуле» или «Оке» – что от вас останется?

Рынок, Владимир Владимирович, как это свойственно новому русскому, вылетел на встречную и въехал в нас. Нас теперь надо выпиливать из смятой в лепешку консервной банки, надо «скорую помощь». Успеет? Или, качая головами, врачи скажут: «Травма, несовместимая с жизнью».