Дорогой Олень, сейчас пол–четвертого, сижу под вой ветра (почти самый сильный, говорят 10 баллов)[2390]
и вспоминается мне один батумский вечер, когда мне было вероятно 4½ года. Мы жили у проходившей тогда через город железной дороги, почти рядом с баттареей, в доме Айвіазова. Меня почему‑то очень привлекали масляные краски, то»гда как акварельные казались чем‑то хорошо знакомым и изведанным. Папа (мой) достал несколько тюбиков и по моей просьбе стал писать на плоском морском белом камне. Что? —Кюнечно цветы. Тогда я признавал толькс рисунки цветов. Мой заказ был изобразить венок из незабудок и куриной слепоты. Было уже поздно, когда начали: он писал,1936. ХІ.24. № 81. Соловки. Дорогой Кирилл, постоянно вспоминаю тебя и о тебе. Как хотелось порадовать тебя чем- нибудь или облегчить твою работу. И знаешь почему? —Из за воспоминаний. У меня такое свойство: бодро и беззаботно смотреть на будущее, расчитывая на творчество самой жизни, не планируя и не загадываясь далеким будущим; но прошлое меня ужасает. Да, буквально приводят в содрогание редкие случаи, которые вспоминаются, которые давно минули, и минули благополучно. Ho они стоят пред глазами и жгут, как раны души. Проходят годы, много годов. А память о таких случаях не только не сглаживается, но как будто еще обостряется. Вот припоминается, как ты выпил целый пузырек Васиных ментоловых капель с коричным маслом и какой‑то сладостью, влез на дерево и в возбуждении стал кричать петухом, —как я тебя едва снял оттуда, отпаивал магнезией и носил в земскую больницу. Еще вспоминается, как мы ходили на охоту, ты изнемог и не шел уже, я боялся, что замерзнешь, и нес тебя на спине—это по Деулинской дороге. Еще‑как ты чуть ни упал в яму с водою, в Лаврском саду, когда мы шли ночью, по скользкой грязи. Помнишь, как ты сделал себе папиросу из какой‑то трухи и весь опалился? Вспоминаются твои уходы на охоту—и как становится безпокойно, хотя ты давно вернулся.