Читаем Письма, телеграммы, надписи 1907-1926 полностью

О литературных нравах мне много пишут плохого. Отношусь к этому спокойно, как к явлению временному. Огорчаюсь, конечно, но не могу не понимать, что это естественно — плохие нравы. Туго жить. И — все еще не свободно. Это пройдет.

Фатовы пребудут до конца дней земли нашей, как глупые осенние мухи. Фатов — действительно бездарный и неумный парень. […]

Ну, будьте здоровы, Федор Васильевич. Вы на хорошем пути, поздравляю Вас от всего сердца. Крепко жму руку.


А. Пешков


Где выйдет «Цемент» — в «Круге», в «Земле и фабрике»?


23.VIII.25.


«Новый мир» я имею лишь № 1-й. Теперь 7—8-й. Не пришлете ли 2—6-й номера?

800

С. Ф. ОЛЬДЕНБУРГУ

22 августа 1925, Сорренто.


Дорогой и уважаемый Сергей Федорович!


Ваше письмо от 23-VII получил лишь сегодня—22-VIII. Это случилось потому, что письмо адресовано в Чехословакию, Мариенбад, а я уже второй год живу в Италии, Сорренто.

Я очень польщен приглашением на чествование Российской Академии наук, но приехать не могу, ибо увлечен большой работой, прервать которую даже и на несколько дней — не решусь. Да и человек я — не для парадов. Не место мне на этом великом празднике русской культуры, русской науки.

И — не мне говорить о величии заслуг науки русской пред миром. Это будет сказано лучше и громче, чем мог бы сказать я.

Но вот что хотел бы я оказать людям науки: я имел высокую честь вращаться около них в труднейшие годы 19—20-й. Я наблюдал, с каким скромным героизмом, с каким стоическим мужеством творцы русской науки переживали мучительные дни голода и холода, видел, как они работали, и видел, как умирали. Мои впечатления за это время сложились в чувство глубокого и почтительного восторга пред вами, герои свободной, бесстрашно исследующей мысли. Я думаю, что русскими учеными, их жизнью и работой в годы интервенции и блокады дан миру великолепный урок стоицизма и что история расскажет миру об этом страдном времени с тою же гордостью русским человеком, с какой я пишу Вам эти простые слова. В них нет никакого преувеличения, так я чувствую.

От всей души поздравляю творцов русской науки с их праздником, который есть в то же время праздник всех разумных людей нашей страны.

Почтительно кланяюсь.

Вам, Сергей Федорович, в особицу, так же как С. П. Костычеву, А. Е. Ферсману, Ю. А. Филиппченкои многим, с кем я имею честь быть лично знаком.

Сердечно желаю всем здоровья и бодрости духа.


А. Пешков


23.VIII.25.

Sorrento.

801

Л. М. ЛЕОНОВУ

8 сентября 1925, Сорренто.


Леониду Леонову.


Сердечно благодарю Вас за «Барсуков». Это очень хорошая книга. Она глубоко волнует. Ни на одной из 300 ее страниц я не заметил, не почувствовал той жалостной, красивенькой и лживой «выдумки», с которой у нас издавна принято писать о деревне, о мужиках. И в то же время Вы сумели насытить жуткую, горестную повесть Вашу тою подлинной выдумкой художника, которая позволяет читателю вникнуть в самую суть стихии, Вами изображенной. Эта книга — надолго. От души поздравляю Вас.

Жалею об одном: написана повесть недостаточно просто. Ее трудно будет перевести на иностранные языки. Стиль сказа крайне плохо удается даже искусным переводчикам. А современная русская литература должна бы особенно рассчитывать на внимание и понимание Европы, той ее части, которая искренно хочет «познать Россию». Честные люди Европы начинают чувствовать, что мы живем в трагический канун Возрождения нашего и что у нас следует многому учиться. У них же для ренессанса пока еще нет своих средств. Интерес к нашему искусству все растет, углубляется. Мы должны бы писать в расчете и на читателя иноземца. Простите за сию воркотню.

Крепко жму Вашу руку. Всего доброго и еще раз — спасибо!


А. Пешков


8.IX.25.

Sorrento.

802

А. С. МАКАРЕНКО

19 сентября 1925, Сорренто.


А. Макаренко.


Получил письма колонистов и Ваше, очень радуюсь тому, что отношения между мною и колонией принимают правильный характер. Я прошу и Вас и колонистов писать мне всякий раз, когда это окажется желаемым, а тем более — нужным.

Я послал колонии снимки Неаполя и Сорренто, получили Вы их? И написал в Москву, чтоб колонии выслали все мои книги.

Мне хотелось бы, чтоб осенними вечерами колонисты прочитали мое «Детство», из него они увидят, что я совсем такой же человечек, каковы они, только с юности умел быть настойчивым в моем желании учиться и не боялся никакого труда. Веровал, что действительно — «учение и труд все перетрут».

Очень обрадован тем, что мой совет устроить общество взаимопомощи понравился Вам и колонистам. Надо бы обратить особенное внимание на помощь тем из них, которые пошли в рабфаки, — рабфаковцам живется особенно трудно, не так ли?

Скажите колонистам, приславшим мне письма, что я сердечно благодарю их, но ответить им сейчас же не имею возможности, очень занят. Желаю им всего доброго и бодрости духа. Вам — тоже.

Будьте здоровы.


М. Горький


19.IX.25.

803

Е. С. КОРОЛЕНКО

3 октября 1925, Сорренто.


З.Х.25.

Sorrento.


Перейти на страницу:

Все книги серии М.Горький. Собрание сочинений в 30 томах

Биограф[ия]
Биограф[ия]

«Биограф[ия]» является продолжением «Изложения фактов и дум, от взаимодействия которых отсохли лучшие куски моего сердца». Написана, очевидно, вскоре после «Изложения».Отдельные эпизоды соответствуют событиям, описанным в повести «В людях».Трактовка событий и образов «Биограф[ии]» и «В людях» различная, так же как в «Изложении фактов и дум» и «Детстве».Начало рукописи до слов: «Следует возвращение в недра семейства моих хозяев» не связано непосредственно с «Изложением…» и носит характер обращения к корреспонденту, которому адресована вся рукопись, все воспоминания о годах жизни «в людях». Исходя из фактов биографии, следует предположить, что это обращение к О.Ю.Каминской, которая послужила прототипом героини позднейшего рассказа «О первой любви».Печатается впервые по рукописи, хранящейся в Архиве А.М.Горького.

Максим Горький

Биографии и Мемуары / Проза / Классическая проза / Русская классическая проза

Похожие книги

Дыхание грозы
Дыхание грозы

Иван Павлович Мележ — талантливый белорусский писатель Его книги, в частности роман "Минское направление", неоднократно издавались на русском языке. Писатель ярко отобразил в них подвиги советских людей в годы Великой Отечественной войны и трудовые послевоенные будни.Романы "Люди на болоте" и "Дыхание грозы" посвящены людям белорусской деревни 20 — 30-х годов. Это было время подготовки "великого перелома" решительного перехода трудового крестьянства к строительству новых, социалистических форм жизни Повествуя о судьбах жителей глухой полесской деревни Курени, писатель с большой реалистической силой рисует картины крестьянского труда, острую социальную борьбу того времени.Иван Мележ — художник слова, превосходно знающий жизнь и быт своего народа. Психологически тонко, поэтично, взволнованно, словно заново переживая и осмысливая недавнее прошлое, автор сумел на фоне больших исторических событий передать сложность человеческих отношений, напряженность духовной жизни героев.

Иван Павлович Мележ

Проза / Русская классическая проза / Советская классическая проза
Былое и думы
Былое и думы

Писатель, мыслитель, революционер, ученый, публицист, основатель русского бесцензурного книгопечатания, родоначальник политической эмиграции в России Александр Иванович Герцен (Искандер) почти шестнадцать лет работал над своим главным произведением – автобиографическим романом «Былое и думы». Сам автор называл эту книгу исповедью, «по поводу которой собрались… там-сям остановленные мысли из дум». Но в действительности, Герцен, проявив художественное дарование, глубину мысли, тонкий психологический анализ, создал настоящую энциклопедию, отражающую быт, нравы, общественную, литературную и политическую жизнь России середины ХIХ века.Роман «Былое и думы» – зеркало жизни человека и общества, – признан шедевром мировой мемуарной литературы.В книгу вошли избранные главы из романа.

Александр Иванович Герцен , Владимир Львович Гопман

Биографии и Мемуары / Публицистика / Проза / Классическая проза ХIX века / Русская классическая проза