Письма, телеграммы, надписи 1907-1926

Максим не писал мне и книги своей не присылал.

Золотареву — привет. Письма и стихов от него еще не получил.

798

А. С. МАКАРЕНКО

17 августа 1925, Сорренто.

Дорогой А[нтон] С[еменович],

я очень тронут письмами колонистов и вот отвечаю им, как умею. В самом деле, жалко будет, если эти парни, выйдя за пределы колонии, одиноко разбредутся, кто куда, и каждый снова начнет бороться за жизнь один на один с нею.

Ваше письмо привело меня в восхищение и тоном его и содержанием. То, что Вы сказали о «деликатности» в отношении к колонистам, и безусловно правильно и превосходно. Это — действительно система перевоспитания, и лишь такой она может и должна быть всегда, а в наши дни — особенно. Прочь вечорошний день с его грязью и духовной нищетой. Пусть его помнят историки, но он не нужен детям, им он вреден.

Сейчас я не могу писать больше, у меня сидит куча иностранцев, неловко заставлять их ждать. А Вам хочется ответить хоть и немного, но сейчас же, чтоб выразить Вам искреннейшее мое уважение за Ваш умный, прекрасный труд.

Крепко жму руку.

М. Горький

17.VIII 25.

Sorrento.

799

Ф. В. ГЛАДКОВУ

23 августа 1925, Сорренто.

Уважаемый Федор Васильевич,

И. И. Скворцов ничего не писал мне о «Н[овом] мире». И. М. Касаткин — тоже не писал.

Исполнить желание Ваше — не могу, готовых к печати рукописей у меня нет, все уже розданы. Писать рассказы — перестал, пишу большую книгу, буду работать над нею не меньше года.

Разрешите сказать несколько слов о «Цементе». На мой взгляд, это — очень значительная, очень хорошая книга В ней впервые за время революции крепко взята и ярко освещена наиболее значительная тема современности — труд. До Вас этой темы никто еще не коснулся с такою силой. И так умно. Вам — на мой взгляд, опять-таки — весьма удались и характеры. Глеб вырезан четко и хотя он романтизирован, но это так и надо. Современность вполне законно

требует, чтоб автор, художник, не закрывая глаз на явления отрицательные, подчеркивал — и тем самым — «романтизировал» положительные явления. Вы умеете делать это, с чем искренно поздравляю Вас. Однако — поймите меня: я говорю не о том романтизме устрашенных действительностью и бегущих от нее в область фантазий, а о романтизме верующих, о романтизме людей, которые умеют встать выше действительности, смеют смотреть на нее как на сырой материал и создавать из плохого данного хорошее желаемое. Это — позиция истинного революционера, и это его право.

Даша — тоже удалась. Ею Вы затушевали «Виринею», что весьма полезно. Вообще все характеры у Вас светятся, играют. Лишь Бадьин несколько затяжелей, и чуть-чуть сентиментален Чибис. Да Сергей написан по шаблону — «интеллигент, значит — слаб и жалок». Вы все забываете, что большевизм и творец его Вл. Ленин — это пришло из интеллигенции.

Засим разрешите указать некоторые недостатки книги. К ним, в первую голову, я ставлю язык, слишком форсистый, недостаточно скромный и серьезный. Местами Вы пишете с красивостью росчерков военного писаря. И почти везде — неэкономно, а порою и неясно. Примеры: «грузной, дубовой мебелью разных стилей». Это — описка. Большинство стилей последнего времени не выносят ни грузности, ни дуба. Говоря о Громаде, Вы несколько раз [упомянули] о «последних каплях крови на его скулах». То же о грудях Даши. И еще о многом, — повторения, повторения.

«Даша в бровях твердо подошла к столу», — нехорошо. Однорукого человека Вы называете безруким. «Поля сорвалась на смех» — и не ясно и двоемысленно. Такими штучками у Вас испещрена вся книга. Они особенно неприятно режут глаз и слух читателя, когда Вы говорите их от себя, в описаниях.

Язык диалогов весьма жив, оригинален и даже правдив. Я знаю этот язык. Но, видите ли, дело происходит в Новороссийске, как я понимаю. За Нов[ороссийском] стоит огромная, разноречивая, разноязычная Россия. Ваш язык трудно будет понять псковичу, вятичу, жителям верхней и средней Волги. И здесь Вы, купно со многими современными авторами, искусственно сокращаете сферу влияния Вашей книги, Вашего творчества. Щегольство местными жаргонами, речениями — особенно неприятно и вредно именно теперь, когда вся поднятая на дыбы Русь должна хорошо слышать и понимать самое себя.

По Льву Толстому, Г. Успенский писал на «тульском» языке. Это — неверно. Глеб Иванович обладал хорошим слухом и, если допускал шуточки, то лишь «для разгулки времени». Его словечки стали пословицами, напр: «в числе драки» — любимое словцо Ильича. Но «крой на ять» — пословицей не будет. Нет.

Мой дружеский совет: для отдельного издания просмотрите книгу, это ее только украсит. Никогда не бойтесь и не жалейте сокращать.

Вы извините мне эти непрошенные советы — так хочется видеть хорошую книгу Вашу еще более хорошей. Вы ведь знаете: литературу и литераторов я люблю.