Письма, телеграммы, надписи 1907-1926

Но иногда, высмеивая, он уже знал, что это не «беллетристика». Изумительна была его способность конкретизировать, способность его «духовного зрения» видеть идеи воплощенными в жизнь. Много еще будет сказано, написано об этом человеке.

Я написал о Вл[адимире] Ильиче плохо. Был слишком подавлен его смертью и слишком поторопился выкричать мою личную боль об утрате человека, которого я любил очень. Да.

Дорогой тов. Павлович, передайте, — если это можно, — студентам института мой привет и мое пожелание им бодрости духа, успешной работы.

Грандиознейшее дело творится на Востоке, и хоть я не очень «патриот», а, — надо сознаться, — горжусь тем, что будит Восток «отсталая» Русь.

Слабости человеческие — горжусь.

Крепко жму Вашу руку.

С Новым годом! Поздравьте и студентов, если это принято.

А. Пешков

29 декабря 1925 г.

812

Д. А. ЛУТОХИНУ

30 декабря 1925, Неаполь.

30. XII—25.

С Новым годом, дорогой Далмат Александрович! Разрешите пожелать Вам скорейшего возвращения в Русь; затем, разумеется, желаю доброго здоровья.

Знаете, что бы ни писали бывшие русские люди в Праге, Берлине, Париже и других столицах, а все ж таки интереснейшие люди растут на Руси. Видел я недавно современных мужиков тройку: двух курян и одного орловца. Отличнейший народ. Научились жить с открытыми глазами и прекрасно знают, чего хотят. Видел матросов — тоже хороши. А Иван Вольный пишет мне: «особенно радостно глядеть на деревню, которую болезненно люблю со всей ее дикостью и хамством. Старое — кончилось, старое злобно умирает. Туда ему и дорога».

Вот эти заявления о конце старого идут от самых разнообразных наблюдателей жизни: от Вяч. Шишкова, М. М. Пришвина, Акулинина, Клычкова и т. д. Не очень верю, но — невольно радуюсь.

Получил 1-й том «Мощей». В декабр[ьской] «Кр[асной] нови» Акулинин уже дал очень лестную рецензию о «Мощах», сообщите Калинникову. И внушите Вы ему, чтоб он попытался быть экономнее в словах и отбросил бы лирические — они же и комические — приемы Н. Н. Златовратского.

Скоро пришлю Вам мою новую книгу, а пока — несколько чужих, м. б., рецензируете?

Сильно «увлечен» бронхитом, кашляю, как старый медведь.

Читаю эмигрантскую прессу, — ошарашивает! Сколько злобы, какое напряжение злобы.

И — какая поэзия! Марина Цветаева поет:

Я любовь узнаю по жилеВсего тела вдоль.. Я любовь узнаю по щели,Нет! — по трелиВсего тела вдоль!

Это напечатано в газете Милюкова. Зачем бы? А другой поэт из Парижа внушает мне:

«Я — поэт, настоящий поэт, воскресивший лучшие традиции русской литературы». Из дальнейшего оказывается, что он еще нигде не печатался, потому что «не имеет протекции».

«Написал в пролетарско-классическом духе до 100 стихотворен[ий]».

Да. Вот как.

Спасибо Вам, Д. А., за Ваши всегда интересные письма. Простите, что Вам пишу редко, уж очень много работы у меня.

Будьте здоровы.

А. Пешков

Napoli, Posilippo.

Villa Galotti.

1926

813

С. П. ПОДЪЯЧЕВУ

9 января 1926, Неаполь.

9—1—26.

Милый друг мой Семен Павлович —

сейчас получил Ваше письмо от 28-ХII и очень удивлен, даже— огорчен, ибо, очевидно, до Вас не дошло мое письмо, в котором я поздравлял Вас с юбилеем и вместе с которым послал Вам смешную фотографию. Пакет этот Вам должен был передать Вас[илий] Назар[ович] Мокеев, седовласое чучело сибирской выдумки, человек, который читал Ваши книжки. Из Златоуста он писал мне, что «пакет Подъячеву отправил», но не сообщил: почтой или с оказией. Сейчас он должен быть в Екатеринбурге, и я ему туда напишу, мне бы очень хотелось, чтоб то мое письмо дошло до Вас. Ну, об этом — довольно.

Обрадован я Вашим письмом, С. П.! Очень. Не всякий может сказать — с таким правом, как Вы: «недаром прожил свою жизнь», — далеко не всякий может сказать так, дружище мой. Я ведь хорошо помню Ваши рассказы о том, как мучительно жилось Вам, как тосковала Ваша умная душа в атмосфере мужицкого скептицизма, недоверия к «писателю». И — сознаюсь — когда убили Семенова, я с великим страхом подумал о Подъячеве.

А теперь вот Вы пишете: «отношение со стороны граждан хорошее». Значит — окупилась работа всей жизни, значит, можно твердо верить в ее великое значение, — так? Ну, что же может быть лучше, дороже этого для человека? Очень полезно было бы деревенской молодежи, если б Вы написали Вашу автобиографию. Вы должны понять, как это воодушевило бы комсомольцев, порою, как я знаю, унывающих пред великой трудностью преодолеть деревенскую старинку. Напишите-ка, Семен Павлович.

Сердце слабеет? Ничего, не тревожьтесь. Это очень выносливый орган. У меня тоже бывали такие припадочки, что казалось: ну, вот дожил, наконец, до последнего вздоха! А — прошло почти, хотя, недавно, тоже свалился. Старость подбегает, мне 59. А житьишко было беспокойным, да и осталось таковым же. Но — еще поживу, попишу. Чего и Вам сердечно желаю.