Письма. Том III (1936)

Родные наши З[ина], Фр[ансис], Амр[ида] и М[орис], пишем в день Вашего нового сражения. Хочется еще что-нибудь припомнить из давно бывшего. Вспоминается, как десятого сент[ября] [19]28 года мы вместе с Вами двумя — Зин[ой] и Фр[ансис] — были у консула и свидетельствовали бумажки, потребованные для каких-то текникалитис с домом. Как хорошо, что и при этом временном условном акте Вы обе присутствовали, и потому именно Вы можете свидетельствовать о временности этой меры и как она была аннулирована в последующих заявлениях в минутсах и переписке. Особенно значительно то, что в феврале [19]35 года опять потребовались прокси для каких-то новых текникалитис и тем самым было подтверждено аннулирование бумаг 1928 года. Вообще, каждому должно быть ясно лишь условное значение бумаг, при которых Вы присутствовали. Уже тогда было известно, что в первой половине [19]29 года я должен был ехать в Америку. Было бы совершенно нелепо выдавать в конце [19]28 года известные Вам бумаги, если через несколько месяцев я лично должен был принять участие в делах Учреждений Америки. Каждый поймет, что известные Вам бумаги были лишь кратковременно условными. Кроме того, Вы все твердо знаете, что когда в 1929 году я приехал в Нью-Йорк, то все время я действовал как председатель Трэстис и шерхолдер, чего не могло бы быть, если бы известные Вам бумаги не были аннулированы. Спрашивается, к чему же требовалось Леви в 1935 году ссылаться на прецедент восстановления в 1928 году, если бы своевременно все не было восстановлено? Все это ясно даже слепым, и лишь преднамеренное злоумышление может преступно манипулировать чем-то для смущения умов. Сколько всяких конкоктов, подделок и приделок изливается из рук злоумышленников. Какую особо ужасную роль играет та, которая была так приближена, а сама как темнейшая предательница провоцировала, подделывала и предательствовала, всемерно злоупотребляя доверием, и руками, и словами, и действиями. Даже в исторических всем известных примерах такая степень гнусности и продажности является исключительной. Можно себе представить, сколько разных полезных запросов и сообщений уничтожалось злоумышленниками. Уже давно Морис рассказывал мне, как в корзине брошенных бумаг он находил нужнейшие запросы. Уже тогда принимались такие явные меры для ниспровержения авторитета. Весьма возможно, что в Ваших поисках и встречах Вы не раз натолкнетесь на такие сознательно уничтоженные возможности.

14 ноября 1936 г.

Пришли письма Зины и Мор[иса] от 27 октября. Итак, судья постановил о праве Мориса осмотра книг. Морально такое постановление очень значительно. По самой же технике трудно сказать, какой именно результат оно может дать, — думается, все эти книги настолько отполированы всякими рукодействиями, что трудно будет усмотреть в них истинный смысл. Но, во всяком случае, и такое постановление явно служит против захватчиков. Можно себе представить, какие злобные рукодействия производятся злоумышленниками. Чего доброго, они устроят всякие аутодафе из книг, документов, а может быть, и картин. В разрушительной невежественной ярости они могут произвести самые неслыханные вандализмы. И в Школе, и в «Прессе» необходимо принять всякие охранительные меры. Злоумышленники могут сожигать и списки, и документы, и книги, и клише — словом, все, что и Герострат в свое время, и средневековые инквизиторы предали огню. Поистине, ужасно подумать, что и в наши дни, когда столько твердится о культуре и цивилизации, могут происходить всякие злоумышленные вандализмы. Все, что может быть спасено от рук невежественных вандалов, должно быть охранено всеми лучшими мерами. Вообще, вред, наносимый злоумышленниками, даже трудно учитываем по своему разнообразию. Вот в прошлой почте к нам пришло одно интересное предложение, которым можно бы было немедленно воспользоваться, если бы не протекало сейчас преступное нападение злоумышленников. Значит, опять нечто вследствие их злонамерения должно быть отложено. И сколько таких полезных обстоятельств уродуется злоумышленниками.