Письмо из Солигалича в Оксфорд

— Теперь можно, — бессмысленно бормотал я, нагнав Олега. — Теперь уже все можно…

— У нас новая собака, — осторожно сказала жена, когда мы шли от станции к дому. — Ты знаешь?

Это была невинная игра. Мы просто были рады, что мое возвращение и наша встреча все-таки состоялись. Мы старались не спугнуть настроение. Падал мягкий снег — первый дл меня в этом году. Впереди ждал ужин, называемый в Англии обедом, а в сумках и пакетах, которые мы теперь едва волочили вдвоем, лежали восхитительные вещи, для меня сейчас, пожалуй, не менее заманчивые, чем для нее.

Ей ли не помнить наш телефонный разговор?

В тот день мне пришлось быть по делам в Лондоне. Я надеялся заработать на Би-би-си после долгих и мучительно сложных, взаимно нетерпимых отношений с русской редакцией. По дороге от набережной к Буш-хаус решил позвонить жене. На купленной позавчера магнитной телефонной карточке у меня оставалась небольшая сумма: минута, может быть, полторы минуты разговора с Москвой.

— Говорю из Лондона. Из будки вижу Темзу. Здесь сегодн дождь. Как дела? Как там наша замечательная охранница?

Молчание.

Ну что молчишь? Как собака поживает, спрашиваю?

Пауза. Мне показалось, жена плачет.

— Эй, что с тобой? Отвечай!

— Ничего. Со мной порядок.

— Слава Богу. А собака?

— А собаки нет…

Гудок. Пустая телефонная карточка выскочила из щели автомата.

В тот день, поверив утреннему солнцу, я не прихватил с собой из Оксфорда ни зонта, ни даже кепки. Ледяной дождь студил непокрытую голову. В кармане фунта полтора мелочью, но рядом, как назло, нет монетного автомата: все глотали только магнитные карточки. Лондон казалс мне в эти минуты слишком холодным и враждебным. Он напоминал Петербург, в котором я провел юность. Та же промозглость. То же сиротливое чувство заброшенности и беспомощности.

Хотелось поскорее сесть в экспресс и снова оказаться в ставшем уже родным маленьком Оксфорде.

Главным моим переживанием был страх за жену. Мы жили на чужой даче в безлюдном лесном поселке под Москвой. Зимой в этих местах ни души. Когда я уехал, жена осталась вдвоем с собакой. По телефону она рассказывала, что по ночам в пустых окрестных домах бьют стекла и взламывают двери, два дома неподалеку сгорели. Собака поддерживала дух. Она была настоящим членом нашей маленькой семьи. Это было очень живое, подвижное существо — может быть, самое живое из нас троих…

Под мостом отыскался наконец монетный автомат. Я пристроился в небольшую очередь, пытаясь согреть простывшую макушку ладонью. Завтра я, наверное, слягу, но сейчас это не слишком важно. Я прикидывал: фунт означает минуту разговора, не больше. Полфунта — еще секунд двадцать. Когда включается счетчик и цифры на табло стремительно мчатся к нулю, трудно произнести даже пару осмысленных фраз. Я должен взять себя в руки и успеть узнать все.

Тяжелая монета упала в щель, но цифра на табло не появилась. Я повесил трубку. Деньги не вернулись. Я снова снял трубку и подергал за рычаг. Попытался набрать номер. Телефон был глух, как кусок чугуна. У меня, впрочем, оставались еще полфунта. На этот раз телефон почему-то заработал. Гудки, бесконечные длинные гудки — там, дома, не берут трубку. Ты плачешь? Ты ушла? С тобой несчастье?.. Но вот ответили.

Что с собакой? Говори, не тяни!

Хорошо, что ты позвонил еще раз… Она умерла. Вчера.

— Ее убили?

Нет… Да. Почти.

В тот вечер вы, добрая душа, пригласили меня отобедать с вами в колледже Св. Антония (вы частенько подкармливали меня за свой счет). Вы помните, каким я пришел туда.

— Не верю, что я в Англии, — повторял я, не притрагиваясь к еде и вину. — Может быть, такое происходит здесь только со мной? Может быть, это наше внутреннее свойство — навлекать на себя несчастья, свойство измордованных русских, которые, как бродячие собаки, постоянно ждут пинка?..

— Нет-нет, — утешали вы меня на своем русском. — Вы не виноваты. В Лондоне часто не работают телефоны. Их там ломают.

Московские знакомые предложили жене пса, которого они из жалости подобрали на улице. Это черное коротконогое существо невзлюбило мен с первого взгляда. Жена представила мне его с надеждой и робостью — так француженка, подумалось мне, знакомит мужа со своим неказистым любовником. Пес злобно тявкал и норовил меня укусить…