Прошлой ночью мы гуляли по парку, и Скай целовал меня, прижав спиной к холодным перекладинам игровых «джунглей». Мы оторвались друг от друга, чтобы вздохнуть, и уголок нижней губы Ская как обычно изогнулся чуть влево.
– Мы можем пойти к тебе домой? – шепотом спросила я.
– Не думаю, что это хорошая идея, – неуверенно отозвался он.
– Не обязательно к тебе входить. Я просто хочу посмотреть на твой дом снаружи. – Я не сказала ему, что уже видела его, в ту ночь, когда каталась на машине с Тристаном и Кристен. Мне хотелось побыть у его дома вместе с ним.
– Ты не понимаешь, – наконец сказал Скай. – Моя мама… она не такая, как другие.
– В каком смысле?
Скай напрягся всем телом.
– Она многие вещи делает не так как все, – признался он. – Например, поет посреди ночи колыбельные цветам.
– О. Ну и что?
– Они уже увяли, – добавил Скай. – Ее бархатцы. Но она все равно им поет.
– Может быть, нам что-нибудь для нее посадить? Луковички тюльпанов или каких-нибудь других цветов, которые весной расцветут?
Скай все еще колебался, но я пообещала ему, что мне достаточно побыть во дворе его дома и совершенно необязательно заходить внутрь, и Скай наконец согласился. Поэтому сегодня я снова выбралась тайком из дома, и мы поехали к нему выкапывать засохшие бархатцы и сажать луковицы тюльпанов. Вечером я сходила в наш гараж, где мама хранит все для садоводства, и нашла луковицы цветов в коробке с проложенной между ними газетой. Сегодня новолуние, и мы работали в темноте, надев куртки. Примяв землю над последней луковичкой грязными пальцами, мы подняли глаза и прикоснулись взглядами друг к другу так, как невозможно прикоснуться кожей. В этот момент открылась входная дверь. На порог вышла мама Ская, в халате и с лейкой в руках.
– Мам? – устало спросил Скай. – Ты чего?
Наверное, он надеялся, что она не проснется и ему не придется нас знакомить.
– Я хотела помочь, – с невинным видом ответила она.
Затем она повернулась ко мне и посмотрела на меня так, будто только что заметила. Выражение ее лица было теплым и приветливым.
– А это кто? – спросила она Ская.
– Лорел, – ответил он.
– Мы… мы сажали тюльпаны, – объяснила я, – чтобы они расцвели весной.
Мама Ская улыбнулась и кивнула, словно это совершенно нормально – сажать цветы ночью.
– Спасибо, милая.
Она принялась ходить взад-вперед по рядам, поливая землю и тихо напевая песню про каких-то лошадей на солнце.
– Очень важно петь им, – объяснила она, закончив. – Так они будут знать, что ты рядом. – Потом она поставила пустую лейку у двери и ушла в дом.
– Вот ты и познакомилась с моей мамой, – проговорил Скай.
– Она… очень милая.
– Ты хочешь сказать – сумасшедшая.
– Ничего подобного. Но что… м-м… что…
– Она просто такая, какая есть, – резко сказал он.
– О.
Я протянула руки и обняла его. И почувствовала внутри него тех самых мотыльков. С такими тонюсенькими крылышками, что в какой бы близости от света они ни находились, им всегда будет этого недостаточно. Они всегда будут стремиться подлететь еще ближе – в самую его суть. Тогда-то я и почувствовала, что Скай потерялся. Мне хотелось положить ладони ему на грудь, туда, где сердце, и окунуться в его сердцебиение. Хотелось найти его там. Но Скай отступил, и его чуть изогнутая влево нижняя губа распрямилась.
В моем горле застряли тысячи вопросов и ответов. Я не могла произнести их все разом, поэтому не стала.
– Скай?
– Что?
Я посмотрела на него, пытаясь передать все своими глазами.
– Ничего. – Я на секунду замолчала. – Эти цветы будут очень красивыми.
От холода по моему телу прошла дрожь, и мы снова поцеловались.
Дорогой Джон Китс[41]
,Сегодня нам проставили оценки за первую четверть. У меня почти одни пятерки, только тройка за физкультуру – не потому что я плохо бегаю, а потому что мы с Ханной слишком часто «забывали» спортивную форму, и четверка по английскому, даже несмотря на то, что за все письменные работы я получила «отлично». Дело в том, что я не принимаю активного участия в работе на уроке, поскольку мне неприятно то,