Ночные Салоники встретили нас полупустыми залами аэропорта, тихим двуязычным лопотанием объявлений, черноволосой и черноглазой таможенницей. На таможне мы впервые застопорились. Никто из нас не выспался, по непонятной причине нас не пропускали, Рыжий вел бесконечные переговоры по телефону и отвергал предложения Моргана помочь. Потом вдруг я увидел у терминала Сашу, который переводил слова Баламута для очень смуглого и очень сурового низенького таможенника с висячими усами. Баламут повернулся к нам и махнул.
– Ну наконец-то, – проворчал Морган.
– А турецкий-то ты откуда знаешь? – спросил Рыжий Сашу, пока мы шли к парковке.
– Здесь ведь многие говорят на турецком, – смущенно объяснил Саша. – Ну, я… научился.
Неожиданно приятный человек в окружении Рыжего. Даже удивительно.
– О, – сказал Баламут. – Эту машину я поведу сам.
К нам царственно подплывал стремительный, как гладкая акула, черный феррари.
Мы летели по ночному шоссе. Дорога, конечно, была не для феррари: она петляла, ухабилась, в темноте мелькали плоские холмы, слабо светящиеся меловыми боками. Рыжий всё равно гнал, как ненормальный, даже по телефону больше не болтал. Мы больше молчали. Путешествие близилось к концу: мы въезжали в пригороды.
К больному нас допустили сразу. В коридоре больницы я сказал Моргану, Баламуту и Саше:
– Останьтесь здесь. Она там одна, напугается еще.
Саша ничего не ответил (только быстро взглядывал на меня с явным любопытством). Морган кивнул, а Баламут нараспев проговорил:
–
Уселся на ветхую кушеточку возле двери, почесал шрам на руке и невозмутимо добавил:
– Надеюсь, мы сейчас не увидим, как кто-нибудь бегает по потолку.
– Пойдем, Аптека, – сказала Маша.
_________________________
(1) Автор «порошка» – колик.
Глава 13. Скатертью дорожка
1.
В просторной пустой палате совсем потерялась единственная высокотехнологичная кровать.
– Вот и вы, – просто сказала Татьяна Лепёхина.
С того момента, как я в в-ском парке передал ей записку с адресом, принесенную из Фриланда, для нее явно успела пройти еще одна эпоха.
Она не выглядела удивленной. Она сидела у кровати и переводила взгляд с меня на Машу и обратно. И не то чтобы усталость была во взгляде – а просто что-то, о чем я не имел понятия. Вряд ли она испугалась бы, зайди сюда хоть взвод таких, как Морган. Вряд ли она вообще заметила бы это. Я открыл было рот для приготовленной фразы, да так и закрыл. Даже не поздоровался.
– Ну, а почему бы и нет, – пробормотала Маша как бы в размышлении. – Вы разрешите?
Та не ответила, только смотрела. Иногда я видел в глазах своих адресатов что-то подобное: уверенное, твердое ожидание. Даже требовательное. Но ни разу оно не было таким… насыщенным. Мы подошли к кровати.
Он был небольшого роста, не мускулистый, совсем не похожий на байкера. В хорошие времена друзья наверняка называли его Лепёхой, и он был тогда кругленький и жизнерадостный, улыбчивый и румяный. Сейчас он терялся под больничным покрывалом; лицо было мертвенно-бледным и исхудавшим. Видно, не помогали ему все эти примочки и трубки, и зря мигали огоньки на высокотехнологичных мониторах.
– Он всегда стремился куда-то, – тихо проговорила Маша, глядя на больного. – Да? Убегал. Никогда вы не могли его удержать.
– Причем ведь и зрение плохое, – ответила мать тоже тихо, как будто они с Машей продолжали долгий, неспешный, задушевный разговор. – И лишний вес. И рассеянный. Всегда был. Всё сидит, мечтает. Зачем ему этот мотоцикл сдался, куда ему на мотоцикл-то!..
Она запнулась, некрасиво кривя рот.
– Призвание – это не то, что выбираем мы, это то, что выбирает нас, – отозвалась Маша. – Призвание не смотрит, есть ли у тебя какие-то там способности. Ему это безразлично.
Она взглянула на мать и твердо сказала:
– Вам нужно перестать его удерживать.
Они обменялись взглядами. Маша кивнула. И попросила:
– Митя? Достань, пожалуйста, наш препарат.
Как бы там ни было, вот тут мать заколебалась.
– Но что это? – спросила она.
– А, – Маша помолчала. – Да, конечно. Мы вам покажем. Аптека, ты не мог бы взять какую-нибудь чашку и несколько капель состава развести водой?
Стакан нашелся на тумбочке. Я сообразил, выдвинул удобный процедурный столик в ногах кровати, поставил стакан. И выкрутил пробку из фиала.
Как можно аккуратнее я наклонил фиал над стаканом. Оказывается, не так просто было пролить этот эликсир: во флаконе был очень узкий дозатор. Одна-единственная крошечная алая капля повисла на горлышке и упала на стеклянное дно. Почему-то с тихим, еле слышным звоном.
Я сглотнул от изумления. На дне граненого больничного стакана лежал микроскопический алый кристалл. Он был почти неотличим от рубина, разве что цветом: по-моему, у рубинов не бывает такого алого земляничного оттенка. Я не разбираюсь в драгоценных камнях, но этот выглядел так, как будто его можно было хоть сейчас брать в вставлять в оправу. Он лежал в стакане и как будто освещал его алым уверенным светом.