– Еще, – сказала Маша.
Еще одна капля упала в стакан. Мгновение два одинаковых крошечных кристаллика лежали рядом, и тут же – снова один. В два раза больше первого.
– Так странно, – сказал я, разглядывая его.
– Что? – спросила Маша. – Он таким и должен быть, если ты об этом.
– Нет. Так странно видеть здесь вещи из Фриланда.
– Еще, – сказала Маша. Она улыбалась. – Для уверенности добавь еще капель десять.
Двенадцать капель вместе оказались камнем шириной в детский ноготь. В палате стоял отчетливый запах свежей клубники.
– Но это ведь не лекарство? – спросила мать почему-то шепотом.
– Отчего же, это лекарство, – сказала Маша. – Митя, теперь воды. Вот графин, возьми оттуда.
Я огляделся, взял со столика графин.
– Сколько?
– Поменьше половины стакана.
Пока я осторожно лил воду в стакан, она окрашивалась в розовый. Но не успела вода устояться, как стала снова совершенно прозрачной – без какого-либо цвета.
– Потрясающе, – сказал я, рассматривая стакан на просвет.
– Ну, теперь пей, – просто сказала Маша. – Татьяна Ивановна, смотрите внимательно.
В первый момент я не понял, что произошло. Просто что-то изменилось. И тут же до меня дошло: резко обострилось зрение. Я вдруг увидел... эту палату, четко и до последней детали, сразу всю: углы и гладкие поверхности приборов, изгибы трубок, шероховатость и мягкие ворсинки на белье; бледность, вялость и обескровленность кожи больного; небрежные мазки краски на репродукции Ван Гога над кроватью; паука, торопливо бегущего по полу вдоль стены: у него на спинке был еле заметный черно-серый узор удивительной красоты, и лапки переступали со спорой и экономной грацией.
И одновременно я увидел всё... как будто насквозь. Не знаю, как объяснить. Палата и вся больница, и весь Лабиринт вокруг были абсолютно реальны – до мельчайшей черточки, до блика на сменяющихся в канюльке каплях. Но одновременно этого блика... как бы не было. Был блик на мокром дрожащем листе, и запах теплой мокрой травы, и тихое лопотание дождя по листве, и у Баламута, которого я отчетливо видел сквозь стену палаты сидящим рядом с Морганом на узкой больничной кушеточке, была темная кожа и буйные рыжие волосы, и в путанице косм проглядывали кончики ушей. И у меня – я увидел свое отражение в мониторах – снова была моя, нормальная, светлая кожа и светлые волосы. И тут всё прекратилось.
...Всё это продолжалось в пятьсот раз короче, чем я тебе об этом рассказываю, мой добрый адресат. Какие-то пару секунд. И когда это ушло (и хорошо, что ушло, потому что это было совершенно невыносимо, как будто тебя с одной стороны поливают кипятком, а с другой – ледяной водой), так вот, когда это ушло, остался Лабиринт, палата, глаза Маши. И еще кое-что. Дверь и окно. Они не были гейтами. Ни одного признака я не видел. Но я был практически уверен, что стоит мне захотеть – и я смогу сейчас выйти через них прямо под теплый дождь в Пограничье.
– Неплохо, да? – с улыбкой спросила Маша.
– Действие... быстрое, – сказал я. Собственный голос показался мне хриплым, как будто пропущенным через неисправный микшер. Наверное, по контрасту с ее голосом.
…Мы вышли из палаты и наткнулись на вопросительный взгляд Моргана. Саша, сидящий в больничном креслице, вцепился в подлокотники и быстро взглядывал на нас с Машей.
– Ну что? – жадно спросил Рыжий.
Но нам нечего было рассказывать. После того, как Маша ввела лекарство в катетер капельницы больного, ничего не произошло. «Теперь надо подождать», – сказала она. Встала и поманила меня к выходу.
– Надо подождать, – сказала Маша. – Саша, мы могли бы попросить вас остаться здесь на несколько минут?
– Конечно, – с готовностью отозвался тот, вскакивая с креслица.
– Не входите в палату. Вероятно, она скоро позовет кого-нибудь из персонала. Тогда заметьте время. А нам надо подышать свежим воздухом.
Она повернулась к выходу. Рыжий подскочил и подставил локоть калачиком. Маша взяла его под руку, и он немедленно изогнулся, заворковал что-то, повел ее по коридору.
– Прохвост, – с досадой пробормотал Морган.
Я про себя помянул Баламута куда более крепким словцом. Почему он всегда оказывается быстрее нас?
Нет, ничего такого, но я знал, что если его усилия увенчаются успехом, то я сдохну от горя. Вот прямо на месте хлоп – лягу и помру.
Как они, спрашивается, тогда во Фриланд вернутся?
Морган дернул меня за рукав:
– Пошли.
9.
Из двора больницы, поверх низенького белоснежного парапета, открывался вид на утреннее море.
– У нас получилось? – спросил я Машу.
– Конечно, – с недоумением взглянула она на меня. – Но я устала. Нам пора возвращаться. Аптека, мы же можем отправиться прямо сейчас?
– Конечно.
– Только нам надо дождаться, пока препарат сработает, – добавила она. – Сейчас Саша скажет нам время, и пойдем. Нам ведь надо будет идти пешком?
– Верно. Вряд ли придется долго искать: я за это время уже видел гейтов… штук двадцать. Редко так бывает.
– Это прекрасно, – пробормотала Маша, и мы помолчали, глядя на море.
– Ну, и что думаете? – безразличным голосом спросил Рыжий.
– Про что? – спросил Морган.
– Про Сашу? – спросил я и улыбнулся.
– Ну да.